Bards

В этом файле собраны тексты (без аккордов)
250 бардовских (и близких к ним) песен.
Представительство отдельных авторов видно
из нижеприведенной таблицы:

Владимир Высоцкий — 40
Булат Окуджава — 24
Александр Городницкий — 22
Юрий Визбор — 18
Михаил Щербаков — 16
Евгений Клячкин — 10
Александр Розенбаум — 9
Вадим Егоров — 8
Сергей Никитин — 6
Михаил Анчаров — 5
Александр Галич — 5
Александр Дулов — 4
Юрий Кукин — 4
Раиса Абельская — 3
Олег Митяев — 3
Борис Полоскин — 3
Виктор Берковский — 2
Валентин Вихорев — 2
Ада Якушева — 2
...............

--------------------------------------------------
--------------------------------------------------

Р. Абельская

Мы летим в тишине,
Бесприютные двое,
Глядя в лица теней
Сквозь стекло ветровое.
Ни звезды, ни свечи,
Ни дыханья в тумане...
И водитель молчит —
Только курево тянет.

Сколько лиц дорогих
Канет в ветре бессонном,
Сколько нитей тугих
Оборвется со стоном.
Ни в глаза поглядеть,
Ни губами коснуться —
Все лететь и лететь
Без надежды вернуться.

Защити, обними,
Мой товарищ бесценный, —
Вот мы бьемся одни
В паутине Вселенной.
Наше время течет
Сиротливо и немо,
А водитель — не в счет,
Он бесплотен, как демон.

Он почти что незрим —
Чья-то злая причуда!
О, куда мы летим,
И зачем, и откуда?
Он молчит, как немой,
Нас увозит от дома...
Почему я с тобой? —
Мы почти незнакомы...

Расплываясь в окне,
Серый снег расставаний
Станет болью во сне
И слезинкой в тумане.
Серый блеск автострад
Тронет лица тревожно...
И так близок ты, брат,
Что задеть невозможно.

МАРИНА
Р.Абельская

— Что ты плачешь, сестра, опустила глаза,
И на пальцах дрожит, остывая, слеза?
Словно камень в кольце, что любимый принес,
И упало на грудь ожерелье из слез.
— Я не плачу, дружок, просто дрогнула тень,
Затянулся ожог от разлук и смертей.
Но любимого нет, ни обнять, ни забыть,
Я печали его нанизала на нить.

— Что ты плачешь, сестра, грусть-тоску затая,
Где тепло твоих губ, где улыбка твоя?
Словно нежный цветок на чужбине росла,
А теперь во снегах умирать без тепла.
— Я не плачу, дружок, просто ветер в лицо.
Со слезинкой своей потеряла кольцо.
Укатилось в края, где сердца как гранит.
Там слезинка моя тонкой льдинкой звенит.

— Что ты плачешь, сестра, на щеках твоих соль.
Наземь падает сын самой черной слезой.
И нельзя помешать мертвой плоти истлеть...
О, зачем ты, сестра, наклонилась к петле.
— Я не плачу, дружок, высох горький родник.
Дорогие мои, наша Русь — в нас одних.
И никак не поймешь, по своей ли вине
На родимой земле — как в чужой стороне.

Р.Абельская

Я — гитара твоя, мои тонкие струны задень,
И затылок мой нежно своей теплой ладонью погладь.
Так устроена я, что в руках никого из людей
Я не буду так петь, и любить, и звучать.

Я — гитара твоя, мое звонкое тело дрожит,
Если ты к моей деке невзначай прикоснешься рукой.
Я готова с тобой по дорогам бродяжить всю жизнь,
Об одном лишь прошу: — "Только пой, только пой".

Я — гитара твоя, трепет пальцев твоих не забыть
В этот сладостный миг, когда песней мы были с тобой.
Так устроена я, я всегда тебя буду любить,
И звенеть, и просить: — "Только пой, только пой!"

МЫ С ТОБОЙ ДАВНО УЖЕ НЕ ТЕ
Г. Аделунг

Мы с тобой давно уже не те,
Мы не живем делами грешными,
Спим в тепле, не верим темноте,
А шпаги на стену повешены.
В нашей шхуне сделали кафе,
На тумбу пушку исковеркали,
Истрачен порох фейерверками,
На катафалк пошел лафет.

Мы с тобой давно уже не те,
И нас опасности не балуют.
Кэп попал в какой-то комитет,
А боцман служит вышибалою.
Нас уже не радует роса,
На парусах уж не разляжешься:
Пустил артельщик разгулявшийся
На транспаранты паруса.

Мы с тобой не те уже совсем,
И все дороги нам заказаны,
Спим в тепле на средней полосе,
Избрали город вечной базою.
Знаю, нам не пережить зимы,
А шхуна — словно пес на привязи...
Кривая никуда не вывезет,
А море ждет нас, черт возьми!

Море ждет, а мы совсем не там!
Такую жизнь пошлем мы к лешему.
Боцман — я! Ты будешь капитан.
Нацепим шпаги потускневшие.
Мы с тобой пойдем по кабакам,
Команду старую разыщем мы.
А здесь, а здесь мы просто лишние...
Давай, командуй, капитан!

М. Анчаров

Нет причин для тоски на свете:
Что ни баба — то помело.
Мы пойдем с тобою в буфетик,
Там возьмем винца полкило,

Пару бубликов и лимончик,
Пару с паюсной и "Дукат".
Мы с тобой все это прикончим...
Видишь, крошка, сгорел закат.

Видишь, крошка, у самого неба
МАЗ трехосный застрял в грязи?
Я три года в отпуске не был —
Дай я выскажусь в этой связи.

Я начальник автоколонны,
Можно выпить: я главный чин.
Не водитель я, все законно.
Нет причины — так без причин.

Что за мною? Доставка дОбычи,
Дебет-кредит да ордера,
Год тюрьмы, три года Всевобуча,
Пять — войны... Но это вчера.

А сегодня Москву проходим, —
На Манежной "кирпич" висит.
МАЗ для центра, видать, не годен.
Что ж, прокатимся на такси.

Два часа просто так теряю,
Два часа просто так стою.
Два раза караул меняют,
Два мальца строевым дают.

Молодые застыли строго...
Тут я понял, что мне хана:
Козырей в колоде немного —
Только лысина да ордена.

Что за мною? Всё трасса, трасса,
Да осенних дорог кисель.
А мы гоним с Ростова мясо,
А из Риги завозим сельдь.

Что за мною? Автоколонны,
Бабий крик, паровозный крик,
Накладные, склады, вагоны...
Глянул в зеркальце — я старик.

Крошка, верь мне, я всюду первый,
И на горке, и под горой.
Только нервы устали, стервы,
Да аорта бузит порой.

Слышь — бузит. Ты такого слова
Не слыхала? Услышь словцо.
Будь здорова. Ну, будь здорова!
Дай я гляну в твое лицо.

Мужа жди по себе, упрямого,
Чтоб на спусках не тормозил.
Кушай кильку посола пряного,
Кушай, детка, не егози.

Закрывают. Полкруга ливерной!
Всё без сдачи — мы шофера!
Я полтинник, а ты двугривенный,
Я герой, а ты — мошкара!

Ладно, ладно, иду по-быстрому.
Уважаю закон. Привет!
Эдик, ставь вторую канистру,
Левый скат откати в кювет.

Укатал резину до корда —
Не шофер ты, а скорпион!..
Крошка, знаешь, зачем я гордый?
Позади большой перегон.

ОРГАНИСТ
М. Анчаров

Рост у меня
Не больше валенка.
И все глядят на меня
Вниз.
И хоть органист я
Тоже маленький,
Но все-таки я
Органист.

Я шел к органу,
Скрипя половицей,
Свой маленький рост
Кляня.
Все пришли
Слушать певицу,
И никто не хотел
Меня.

Я думал: мы в пахаре
Чтим целину,
В воине — страх врагам.
Дипломат свою
Представляет страну,
Я представляю
Орган.

Я пришел и сел,
И без тени страха,
Как молния, ясен
И быстр,
Я нацелился в зал
Токкатою Баха
И нажал
Басовый регистр.

О, только музыкой,
Не словами,
Всколыхнулась
Земная твердь.
Звуки поплыли
Над головами,
Вкрадчивые,
Как смерть.

И словно древних богов
Ропот,
И словно дальний набат,
И словно все
Великаны Европы
Шевельнулись
В своих гробах.

И звуки начали
Души нежить,
И зов любви
Нарастал,
И небыль, нечисть,
Ненависть, нежить
Бежала,
Как от креста.

Бах сочинил,
Я растревожил
Свинцовых труб
Ураган.
То, что я нажил,
Гений прожил,
Но нас уравнял
Орган.

Я видел:
Галерка бежала к сцене,
Где я в токкатном бреду.
И видел я:
Иностранный священник
Плакал
В первом ряду.

О, как боялся я
Не свалиться,
Огромный свой рост
Кляня.
О, как хотелось мне
С ними слиться,
С теми, кто, вздев
Потрясенные лица,
Снизу вверх
Смотрел на меня.

БАЛЛАДА О ПАРАШЮТАХ
М. Анчаров

Парашюты рванулись
И приняли вес,
И земля колыхнулась едва.
А внизу — две дивизии,
"Эдельвейс"
И "Мертвая Голова".

Автоматы выли
Как суки в мороз,
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце
На стропах берез
Мешало вести разговор.

И сказал господь:
— Эй, ключари,
Отворяйте ворота в Сад!
Даю приказ
От зари до зари
В рай пропускать десант.

И сказал господь:
— Это ж Гошка летит,
Благушинский атаман.
Череп пробит,
Парашют пробит,
В крови его автомат.

Он врагам отомстил
И лег у реки,
Уронив на камни висок.
И звезды гасли
Как угольки,
И падали на песок.

Он грешниц любил,
И они — его,
И грешником был он сам.
Но где ж ты святого
Найдешь одного,
Чтобы пошел в десант?

Так отдай же, Георгий,
Знамя твое,
Серебряные стремена.
Пока этот парень
Держит копье,
Над миром стоит тишина.

И скачет лошадка,
И стремя звенит,
И счет потерялся дням...
И мирное солнце
Топочет в зенит
Подковою по камням.

ПРОЩАЛЬНАЯ ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ
М. Анчаров — В. Инбер

Быстро-быстро донельзя дни пройдут, как часы,
Дни пройдут, как часы.
Лягут синие рельсы от Москвы до Шаньси,
От Москвы до Шаньси.
И мелькнет над перроном белокрылый платок,
Поезд вихрем зеленым улетит на восток,
Унесет на восток...

Будут рельсы двоиться, убегая вперед,
Улетая вперед,
До китайской границы от московских ворот,
От Никитских ворот.
Запоет, затоскует колесо колесу...
Образ твой с поцелуем я с собой унесу,
Я с собой унесу.

Застучат переклички паровозных встреч,
Паровозных встреч.
Зазвучит непривычно иностранная речь,
Очень странная речь,
И сквозь струи косые передумаю вновь:
За кордоном Россия, за кордоном любовь,
За кордоном любовь...

М. Анчаров

Слава богу, погода мглистая,
На дворе — шаром покати.
Покупаю «Герлен» за триста я,
За семьсот пятьдесят — «Коти».
Приходи ко мне ночью, ночью.
Я нужна тебе, я нежна.
Ляжем ночью, закроем очи…
А жена?.. Подождет жена!

Эй, вдовец, собери овец!
Где ты бродишь, чугун лужёный?
Где ты спишь, молодой вдовец?
Незамужние стонут жены.
Половинки бредут в ночи —
Половинки сердец, быть может.
Я юна, я смела. Скачи!
Я смогу тебя растревожить.

Приходи, приходи скорей!
А не то на сыром рассвете
Ты услышишь хрип батарей
И меня не успеешь встретить.
И опять миллионы жен,
Разгребая руками ветер,
Будут лезть с тоски на рожон —
И опять не родятся дети…

Ты не плачь, девчонка, не плачь!
Ты капрон свой стирай в лохани.
Год пройдет, как мимо палач.
Не горюй — не придет коханый.
Вот окончится Новый год,
Новый год превратится в старый…
Возрастное. Это пройдет,
Как проходят вдали отары.

М. Балашов

Догорает старый вальс на твоих подсвечниках,
Догорит, оплывет, только прикоснусь.
Ночь моя, ночь моя, кровь моя древняя, вечная.
Я в апрель ухожу, в синюю весну.

Гнать по следу такси, жать моторной руганью.
А дома-близнецы на одно лицо...
Путь зачеркнуть, зачеркнуть назад косыми переулками,
Где троллейбус цепной стережет кольцо.

Раздувает зарю ветер озабоченный,
Поднимает фонарь медную луну.
Пусть загремит, ударит в ночь телефона очередь.
Я в апрель упаду, в синюю весну.

БУКЕТ
А.Барыкин — Н.Рубцов

Я буду долго гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю,
Нарву цветов и подарю букет
Той девушке, которую люблю.

Я ей скажу: "С другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому, на память обо мне,
Возьми вот эти скромные цветы".

Она возьмет, но снова в поздний час,
Когда туман сгущается и грусть,
Она пройдет, не поднимая глаз,
Не улыбнется даже — ну и пусть.

Я буду долго гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю:
Я лишь хочу, чтобы взяла букет
Та девушка, которую люблю.

ДЕРЕВА
Е. Бачурин

Дерева вы мои, дерева,
Что вам голову гнуть, горевать?
До беды, до поры
Шумны ваши шатры,
Терема, терема, терема.

Я волнуем и вечно томим
Колыханьем, дыханьем земным.
Что ни день — то весна,
Что ни ночь — то без сна.
Зелено, зелено, зеленым...

Мне бы броситься в ваши леса,
Убежать от судьбы колеса,
Где внутри ваших крон
Всё малиновый звон.
Голоса, голоса, голоса.

Говорят — как под ветром трава,
Не поникнет моя голова.
Я и верить бы рад
В то, о чем говорят,
Да слова, всё слова, всё слова.

За хмельным, за дубовым столом
Помянут вас недобрым вином,
А как станут качать,
Да начнут величать
Топором, топором, топором.

Ой вы, рощи мои, дерева!
Не рубили бы вас на дрова.
Не чернели бы пни
Как прошедшие дни.
Дерева, дерева, дерева...

С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ
В. Берковский — А. Кочетков

— Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями —
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана —
Прольется пламенной смолой.

— Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы, —
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой повсюду
Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Родную землю, милый дом.

— Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?

— За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба — я и ты.

— Но если я безвестно кану —
Короткий свет луча дневного, —
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, млечный дым?

— Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,

Когда состав на скользком склоне,
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли,

И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, махнувшая вдали...

С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, —

И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда прощаетесь на миг!

ГРЕНАДА
В.Берковский — М.Светлов

Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях,
И "Яблочко"-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая —
Степной малахит.

Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"

Он песенку эту
Твердил наизусть...
Откуда у хлопца
Испанская грусть?
Ответь, Александровск,
И, Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?

Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Откуда ж, приятель,
Песня твоя:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя"?

Он медлит с ответом,
Мечтатель-хохол:
— Братишка! Гренаду
Я в книге нашел.
Красивое имя,
Высокая честь —
Гренадская волость
В Испании есть!

Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Прощайте, родные,
Прощайте, друзья —
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"

Мы мчались, мечтая
Постичь поскорей
Грамматику боя —
Язык батарей.
Восход подымался
И падал опять,
И лошадь устала
Степями скакать.

Но "Яблочко"-песню
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времен...
Где же, приятель,
Песня твоя:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя"?

Пробитое тело
Наземь сползло,
Товарищ впервые
Оставил седло.
Я видел: над трупом
Склонилась луна,
И мертвые губы
Шепнули "Грена..."

Да. В дальнюю область,
В заоблачный плес
Ушел мой приятель
И песню унес.
С тех пор не слыхали
Родные края:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"

Отряд не заметил
Потери бойца,
И "Яблочко"-песню
Допел до конца.
Лишь по небу тихо
Сползла погодя
На бархат заката
Слезинка дождя...

Новые песни
Придумала жизнь...
Не надо, ребята,
О песне тужить.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья...
Гренада, Гренада,
Гренада моя!

Д.Бикчентаев

Любовь стараясь удержать,
Как шпагу держим мы ее:
Один — рукой за рукоять,
Другой — рукой за остриё.

Любовь пытаясь оттолкнуть,
Как шпагой, давим мы вдвоем,
Один — эфесом другу в грудь.
Другой — под сердце острием.

И тот, кто лезвие рукой
Уже не в силах удержать,
Когда-нибудь любви другой
Спокойно примет рукоять.

И рук, сжимающих металл,
Ему ничуть не будет жаль,
Как-будто сам не испытал,
Как режет сталь, как режет сталь.

ПЯТЬ РЕБЯТ
В.Благонадежин — Н.Карпов

Дым костра создает уют,
Искры вьются и гаснут сами...
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами.

Если б слышали те, о ком
Эта песня сейчас звучала,
Прибежали б сюда пешком,
Чтоб услышать ее сначала.

Чтоб почувствовать до конца
В этом дальнем таежном крае,
Как умеют любить сердца,
Огрубевшие от скитаний.

ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ
М.Блантер — М.Исаковский

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя-мужа своего.

Готовь, хозяйка, угощенье,
Накрой в избе широкий стол.
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел."

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
Лишь только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой.
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам..."
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил, солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил..."

И по щеке его катилась
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

ДОРОЖНАЯ
М.Борисова

Поезд последние версты мчит,
Тревожен рокот колес.
Так выйдем же в тамбур и помолчим —
Не надо ни слов, ни слёз.
Березки проносятся мимо нас,
Рябеют рябины рябя...
А мне остается только час,
Чтобы смотреть на тебя.

Станции чаще, и небо светлей,
Фабричные трубы вразброс.
Порою сиянье больших огней
Проносится под откос.
Многоэтажные корпуса
Вдоль рельс начинают плыть,
А мне остается полчаса
Рядом с тобою быть.

Ну что же, пойдем, собираться пора,
Минуты в былое летят.
Грозно грохочут буфера
На привокзальных путях.
Толчок, остановка — закончен маршрут,
Гудок нам пропел отбой,
А мне остается десять минут
Чтобы проститься с тобой.

Не надо, не надо грустить, мой друг,
Не надо сутулить плеч.
В жизни бывает столько разлук
И столько хороших встреч!
Наш паровоз, остывая, дрожит,
Под сводами пар клубя...
А мне остается целая жизнь,
Чтобы забыть тебя.

СТАНСЫ ГОРОДУ
И. Бродский

Да не будет дано
Умереть мне вдали от тебя,
В голубиных горах,
Кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
И тебе, облака торопя,
В темноте увидать
Мои слезы и жалкое горе.

Пусть меня отпоет
Хор воды и небес, и гранит
Пусть обнимет меня,
Пусть поглотит,
Мой шаг вспоминая,
Пусть меня отпоет,
Пусть меня, беглеца, осенит
Белой ночью твоя
Неподвижная слава земная.

Все умолкнет вокруг.
Только черный буксир закричит
Посредине реки,
Исступленно борясь с темнотою,
И великая ночь
Эту бедную жизнь обручит
С красотою твоей
И с посмертной моей правотою.

И. Бродский

Прощай, позабудь — и не обессудь,
А письма сожги как мост.
Да будет мужественным твой путь,
Да будет он прям и прост.

Да будет во мгле для тебя гореть
Звездная мишура,
Да будет надежда ладони греть
У твоего костра.

Да будут метели, снега, дожди,
И бешеный рев огня...
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня.

Да будет могуч и прекрасен бой,
Кипящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, кому с тобой,
Может быть, по пути.

СТАНСЫ
И. Бродский

Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
Я впотьмах не найду,
Между выцветших линий
На асфальт упаду.

И душа, неустанно
Поспешая во тьму,
Промелькнет под мостами
В петроградском дыму.
И апрельская морось,
Под затылком снежок...
И услышу я голос:
"До свиданья, дружок!"

И увижу две жизни
Далеко за рекой,
К равнодушной отчизне
Прижимаясь щекой.
Словно девочки-сестры
Из непрожитых лет,
Выбегая на остров,
Машут мальчику вслед.

ДОМБАЙСКИЙ ВАЛЬС
Ю. Визбор

Лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой.
Месяц кончается март — скоро нам ехать домой.
Здравствуйте, хмурые дни! Горное солнце, прощай!
Мы навсегда сохраним в сердце своем этот край.

Нас провожает с тобой гордый красавец Эрцог,
Нас ожидает с тобой марево дальних дорог.
Вот и окончился круг — помни, надейся, скучай!
Снежные флаги разлук вывесил старый Домбай.

Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь идти?
Нам надо песню допеть, нам надо меньше грустить.
Снизу кричат поезда... Правда — кончается март.
Ранняя всходит звезда, где-то лавины шумят.

Ю. Визбор

Если б новую жизнь своровал я как вор,
Я бы летчиком стал, это знаю я точно,
И команду такую: "Винты на упор!"
Отдавал бы, как бог, домодедовской ночью.

Под моею рукой чей-то город лежит,
И крепчает мороз, и долдонят капели...
И постели метелей, и звезд миражи
Освещают мой путь в синеглазом апреле.

Ну, а будь у меня двадцать жизней подряд,
Может, стал бы врачом я в районной больнице,
И не ждал ничего, и лечил бы ребят,
И крестьян бы учил, как им не простудиться.

Под моею рукой чьи-то жизни лежат,
Я им новая мать, я их снова рожаю,
И в затылок мне дышит старик Гиппократ,
И меня в отпуска всё село провожает.

Ну, а будь у меня сто веков впереди,
Я бы песни забыл, я бы стал астрономом,
И прогнал бы друзей, запирался один,
Навсегда отрешась от успеха земного.

Под моею рукой чьи-то звезды лежат...
Я являюсь в кафе — будто всплывшая лодка.
Здесь по-прежнему жизнь — тороплюсь я назад,
И по небу иду капитанской походкой.

Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с небес,
Перед утром курю, как солдат перед боем.
Свой единственный век отдаю я тебе,
Всё что будет со мной — это будет с тобою.

Под моею рукой твои плечи лежат,
И проходит сквозь нас дня и ночи граница...
И у сына в руке старый мишка зажат:
Наш усталый король, обнимающий принца.

ФАНСКИЕ ГОРЫ
Ю. Визбор

Я сердце оставил в Фанских горах...
Теперь бессердечный хожу по равнинам,
И в тихих беседах, и в шумных пирах
Всё больше скучаю по синим вершинам.

Когда мы уедем, уйдем, улетим,
Когда мы поместимся в наши машины, —
Какими здесь станут пустыми пути,
Как будут без нас одиноки вершины!

Лежит мое сердце на трудном пути,
Где нет ничего — лишь багряные скалы,
Лежит мое сердце, не может уйти,
По маленькой рации шлет мне сигналы.

Прекрасно живу (вру себе самому),
Пытаюсь на шутки друзей улыбнуться...
Но к сердцу покинутому моему
Мне в Фанские горы придется вернуться!

Ю. Визбор

Ах, какая пропажа — пропала зима.
Но не гнаться ж за нею на север!
Умирают снега, воды сходят с ума,
И апрель свои песни посеял.
Ну а что до меня — это мне не дано,
Не дари мне ни осень, ни лето,
Подари мне февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Полоса по лесам золотая легла,
Ветер в двери скребет, как бродяга.
Я тихонечко сяду у края стола,
Никому ни в надежду, ни в тягость.
Все глядят на тебя — я гляжу на одно:
Как вдали проплывает корветом
Мой веселый февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Ах, как мало я сделал на этой земле!
Не крещен, не учен, не натружен,
Не похож на грозу, не подобен скале,
Только детям да матери нужен.
Ну да что же вы всё про кино, про кино —
Жизнь не кончена, песня не спета:
Вот вам, братцы, февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Поклянусь хоть на Библии, хоть на кресте,
Что родился не за пустяками:
То ль писать мне Христа на суровом холсте,
То ль волшебный разыскивать камень...
Дорогие мои, не виновно вино,
На огонь не наложено вето,
А виновен февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Ты глядишь на меня, будто ищешь чего,
Ты хватаешь за слово любое,
Словно хочешь найти средь пути моего
То, что ты называешь любовью.
Но в душе моей это всё заметено,
Словно крик по ночи безответной,
Там бушует февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

МНОГОГОЛОСЬЕ
Ю. Визбор

О, мой пресветлый отчий край!
О, голоса его и звоны!
В какую высь ни залетай,
Всё над тобой его иконы.

И происходит торжество
В его полях, в его колосьях.
Мне вечно слышится его
Многоголосье.

Какой покой в его лесах,
Как в них черны и влажны реки!
Какие храмы в небесах
Над ним возведены навеки!

И происходит торжество
В его лесах, в его колосьях.
Мне вечно слышится его
Многоголосье.

Я — как скрещенье многих дней.
И слышу я в лугах росистых
И голоса моих друзей,
И голоса с небес российских.

И происходит торжество
В его полях, в его колосьях.
Мне вечно слышится его
Многоголосье.

ХАМАР-ДАБАН
Ю. Визбор

Забудь про все, забудь про все.
Ты не поэт, не новосел,
Ты просто парень из тайги —
Один винчестер, две ноги.
Тайга вокруг, тайга — закон,
Открыта банка тесаком,
А под ногами сквозь туман
Хрустит хребет Хамар-Дабан.

И жизнь легка под рюкзаком,
Шагай, не думай ни о ком.
И нету славы впереди,
А впереди одни дожди.
За перевалом умер день,
За перевалом нет людей.
И вроде нет на свете стран,
Где нет хребта Хамар-Дабан.

В мешочек сердца положи
Не что-нибудь, а эту жизнь.
Ведь будут тысячи столиц
Перед тобою падать ниц.
И будут тысячи побед,
А снится все-таки тебе
Одно и то же: сквозь туман
Хрустит хребет Хамар-Дабан.

КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ
Ю. Визбор

Вот прекрасная оценка
Наших действий на бегу —
Католическая церковь
На высоком берегу.

Что-то светлое так манит
Сквозь слюдяное окно:
Католическая пани,
Словно белое вино.

Католичка не простая,
А загадочная сплошь,
Назидательно листает
Католическую ложь.

О, мой друг, я понимаю,
Ваше чувство не ново,
Я внимательно внимаю,
И не более того.

А потом, в траве пожухлой
Мы лежали у сосны.
Было тихо, было жутко
От такой голубизны.

И с тех пор одна зацепка —
Разыскать я не могу
Католическую церковь
На высоком берегу.

Что ни баба — то промашка,
Что ни камень — то скала,
Видно, черная монашка
Мне дорогу перешла.

Дай мне бог держаться цепко,
Подари мне сквозь пургу
Католическую церковь
На высоком берегу.

"КОСТРОМА"
Ю.Визбор

То ли снег принесло с земли,
То ли дождь, — не пойму сама,
И зовут меня корабли:
— "Кострома", — кричат, — "Кострома"!

Лето мне — что зима для вас,
А зимою — опять зима.
Пляшут волны то твист, то вальс,
— "Кострома", стучат, "Кострома"!

И немало жестоких ран
Написали на мне шторма,
Как рыбацкий глубокий шрам —
"Кострома" уж ты, "Кострома".

Но и в центре полярных вьюг,
Где, казалось, сойдешь с ума,
Я на север шла и на юг —
"Кострома", вперед, "Кострома"!

Оставляю я след вдали,
Рыбой грузны мои трюма,
И антенны зовут с земли:
— "Кострома" моя, "Кострома".

Привезу я ваших ребят
И два дня отдохну сама.
Вот товарищи мне трубят:
"Кострома" пришла, "Кострома".

ПЕСНЯ ОБ ОСЕНИ
Ю. Визбор

Лето село в зарю,
За сентябрь, за погоду.
Лето пало на юг,
Словно кануло в воду.
От него лишь следы
Для тебя, дорогая, —
Фиолетовый дым,
В парках листья сжигают.

Вороха те легки
Золотых эполетов
И горят, как стихи
Неизвестных поэтов.
Бессердечен и юн,
Ветер с севера дует, —
То ль сгребает июнь,
То ли август скирдует.

Словно два журавля
По веселому морю,
Словно два косаря
По вечернем полю, —
Мы по лету прошли,
Только губы горели,
И под нами неслись,
Словно звезды, недели.

Солнца желтый моток —
Лето плыло неярко,
Словно синий платок
Над зеленой байдаркой.
И летят не кусты —
Это встречи мелькают.
И горят не листы —
Наше лето сжигают.

Ю. Визбор

Ты у меня одна
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Ни за туманами,
Дальними странами.

В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда.
Чтобы светить в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.

Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!

СЕРЕГА САНИН
Ю. Визбор

С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки —
В тайге мороженого нам не подают.

То взлет, то посадка, то снег, то дожди,
Сырая палатка, и почты не жди.
Идет молчаливо, в распадок — рассвет.
Уходишь — счастливо! Приходишь — привет!

Идет на взлет по полосе мой друг Серега,
Мой друг Серега, Серега Санин.
Сереге Санину легко под небесами,
Другого парня в пекло не пошлют.

Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы в тайге Серегу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного
Не дотянул он до посадочных огней.

ШХЕЛЬДА
Ю. Визбор

Кончилось лето жаркое,
Шхельда белым-бела.
Осень, дождями шаркая,
В гости ко мне пришла.
Снова туманы вижу я,
Свесились с гор крутых...
Осень — девчонка рыжая,
Ясная словно ты.

Что ты так смотришь пристально,
Толком я не пойму.
Мне, словно зимней пристани,
Маяться одному,
Тихие зори праздновать,
Молча встречать рассвет.
Наши дороги разные,
И перекрестков нет.

Ты ведь такая умница —
Вытри с лица слезу.
Шхельда снегами пудрится,
А мы сидим внизу!
Снова дожди тоскливые,
А наверху метет...
Песни, как версты длинные,
Парень один поет.

СЛЕДЫ
Ю. Визбор

Оставь свою печаль до будущей весны.
На север улетают самолеты.
Гремит ночной полет по просекам лесным,
Ночной полет — не время для полета.

Ни мартовские льды, ни летняя жара,
Ни обелиски под звездой жестяной
Не оборвут следы к пылающим кострам,
К непройденным вершинам безымянным.

Мы бросили с тобой пшеничные хлеба,
Сменили на махорку сигареты.
Выходит, что у нас попутная судьба,
Один рассвет, ладонями согретый.

Таятся в облаках неспелые дожди,
И рано подводить еще итоги.
У этих облаков метели впереди,
Да и у нас дороги да дороги.

Ю. Визбор

Спокойно, товарищ, спокойно!
У нас еще все впереди.
Пусть шпилем ночной колокольни
Беда ковыряет в груди.
Не путай конец и кончину:
Рассветы, как прежде, трубят.
Кручина твоя не причина,
А только ступень для тебя.

По этим истертым ступеням,
По горю, разлукам, слезам,
Идем, сохранив нетерпенье
В промытых ветрами глазах.
Виденья видали ночные
У паперти северных гор,
Качали мы звезды лесные
На черных глазищах озер.

Скрипят под ногами ступени —
Мол, прожил — и всё стороной.
Скрипят под ногами ступени,
А годы висят за спиной...
И куришь ты все беспокойно,
И тень под глазами лежит,
И зябнет походная койка,
И черная птица кружит.

Спокойно, дружище, спокойно,
И пить нам, и весело петь!
Еще в предстоящие войны
Тебе предстоит уцелеть.
Уже и рассветы проснулись,
Что к жизни тебя возвратят,
Уже изготовлены пули,
Что мимо тебя просвистят.

РАСПАХНУТЫЕ ВЕТРА
Ю. Визбор

А распахнутые ветра
Снова в наши дома стучатся.
К синеглазым своим горам
Не пора ли нам возвращаться?

Ну, а что нас ждет впереди?
Вон, висят над чашей долины
Непролившиеся дожди,
Притаившиеся лавины.

Снова ломится в небо день,
Колет надвое боль разлуки,
И беда, неизвестно где,
Потирает спросонья руки.

Ты судьбу свою не суди.
Много раз на дорогу хлынут
Непролившиеся дожди,
Притаившиеся лавины.

Звезды падают нам к ногам,
Покидаем мы наши горы,
Унося на щеках нагар
Неразбившихся метеоров.

Так живем и несем в груди
По московским мытарствам длинным
Непролившиеся дожди,
Притаившиеся лавины.

ВИТАЛИЙ ПАЛЫЧ
Ю. Визбор

Мы это дело разом увидали,
Как роты две поднялись из земли,
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталий Палычем пошли.

А солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: "Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой".

И тихо в мире, только временами
Травиночка в прицеле задрожит.
Кусочек леса редкого за нами,
А дальше — поле, Родина лежит.

И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: "Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой".

Окопчик наш — последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном кино.

И солнце жарит, чтоб оно пропало,
И нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: "Давай, Виталий Палыч!
Давай на всю катушку, дорогой!"

Ах, что-то утро, братцы, не приходит.
Но я туда когда-нибудь приду,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,

Где солнце жарит, чтоб оно пропало,
Где не было судьбы у нас другой.
И я шепчу: "Прости, Виталий Палыч,
Прости мне, что я выжил, дорогой".

ВОЛЧЬИ ВОРОТА
Ю. Визбор

Через скальные Волчьи Ворота
Мы прошли по высокой тропе.
В них самих было мрачное что-то,
И хотелось идти и не петь.
Вверх ушли мы по снежному следу,
И остались ворота вдали.
Мы прошли через многие беды,
Через эти ворота прошли.

Снова ветры нас горные сушат,
Выдувают тоску из души.
Продаем мы бессмертные души
За одно откровенье вершин.
Все спешим мы к тому повороту,
Где пылает огонь без причин,
Так заприте ж вы Волчьи Ворота
И в ломбард заложите ключи.

Дружбой мы, слава богу, богаты
И пока еще крепки в беде.
Но смотри — поднял руки заката
К небесам умирающий день.
Все зовет он на помощь кого-то,
Ну, а кто-то не может помочь.
Открываются Волчьи Ворота,
Пропуская к созвездиям ночь.

СРЕТЕНСКИЙ ДВОР
Ю. Визбор

А в тени снег лежит как гора,
Будто снег тот к весне непричастен.
Ходит дворник и мерзлый февраль
Колет ломом на мелкие части.
Во дворах-то не видно земли,
Лужи — морем, асфальт — перешейком,
И плывут в тех морях корабли
С парусами в косую линейку.

Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор!
Вспоминаю сквозь памяти дюны:
Вот стоит, подпирая забор,
На войну опоздавшая юность.
Вот тельняшка — от стирки бела,
Вот сапог — он гармонью надраен:
Вот такая в те годы была
Униформа московских окраин.

Много знали мы, дети войны,
Дружно били врагов-спекулянтов
И неслись по дворам проходным
По короткому крику "Атанда!".
Кто мы были? Шпана — не шпана,
Безотцовщина с улиц горбатых,
Где, как рыбы, всплывали со дна
Серебристые аэростаты.

Видел я суету и простор,
Речь чужих побережий я слышал.
Я вплываю в свой сретенский двор,
Словно в порт, из которого вышел.
Но пусты мои трюмы, в пыли,
Лишь надежды — и тех на копейку...
Ах, вернуть бы мне те корабли
С парусами в косую линейку!

В. Вихорев
Посвящается А.Круппу

Спелым колосом лето клонится,
Серебром ложась в ковыле.
Налетает дождь словно конница,
Выбивая дробь по земле.

Выбивает дробь чудо-конница,
Полыхает свет на клинках.
Шестипалый свист ветра-вольницы —
Как бедовый клич на губах.

Кони упряжь рвут, удила в крови,
Пена хлопьями на боках...
В грудь ударило... в стременах повис...
По глазам текут облака...

В ковыле седом перепелки клич,
Небо к осени всё синей,
Пальцы мертвые горсть земли сгребли,
Васильки с полынью в ней...

Спелым колосом лето клонится,
Серебром ложась в ковыле.
Налетает дождь словно конница,
Выбивая дробь по земле!

СОЛОВЕЦКИЕ ОСТРОВА
В. Вихорев

На Соловецких островах дожди, дожди.
Ну как расскажешь на словах, как льют дожди?
В конверт письма не уложить ветра, шторма...
Нет, надо просто здесь пожить. Ты приезжай сама.

Что из того, что холодам здесь скоро быть,
Что чай с мошкою пополам придется пить?
Не слушай ветреных подруг про дикий край,
Не опускай в бессилье рук — ты приезжай.

Ты приезжай, дожди уйдут за кромку дня,
Ветрила норда опадут, шторма уняв.
Призывно ломится в окно крик птичьих стай...
Я напишу тебе одно: "Ты приезжай!"

Я ТЕБЯ НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ
А. Вознесенский

Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь,
Ты меня никогда не увидишь

Заслонивши тебя от простуды,
Я подумаю: боже всевышний,
Я тебя никогда не забуду,
Я тебя никогда не увижу.

Не мигают, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни...
Возвращаться — плохая примета,
Я тебя никогда не увижу.

Эту воду в мурашках запруды,
Это Адмиралтейство и Биржу,
Я уже никогда не забуду
И уже никогда не увижу...

Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь,
Ты меня никогда не увидишь.

ГОРИ, МОЯ ДУША!
М. Володин

Гори, моя душа, пускай огонь сжигает
Мосты ко временам, где жил, собой греша.
Пока светла моя звезда и воздуха хватает,
И разум злом не помрачен, гори, моя душа!

Пока еще любить и жить хватает страсти,
И драться до конца, собой не дорожа,
Пока свободен мой язык и страху неподвластен,
Пока надежда в сердце есть, гори, моя душа!

Когда же тьма и тьма тоску посеют в сердце,
И ночь падет на мир, безумием страша,
Спаси меня от этих бед, пускай ценою смерти,
Да не угаснет твой огонь, гори, моя душа!

Так дай нам бог понять на нашей страшной тризне,
Что все, в чем нет огня, не стоит ни гроша.
Нет родины иной, чем жизнь, но свет твой выше жизни,
Веди меня на свой огонь, гори, моя душа!

ГОРОД
А.Волохонский — А.Хвостенко

Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, все травы да цветы;
Гуляют там животные невиданной красы.

Одно — как желтый огнегривый лев,
Другое — вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.

А в небе голубом горит одна звезда;
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит — тот любим, кто светел — тот и свят.
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев,
И синий вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.

ДВЕ СУДЬБЫ
В. Высоцкий

Жил я славно в первой трети,
Двадцать лет на белом свете —
по учению,
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели, —
по течению.

Заскрипит ли в повороте,
Затрещит в водовороте —
я не слушаю,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь, —
брагу кушаю.

И пока я наслаждался,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я, —
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.

Я кричу, — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает...
"Кто здесь?" Слышу — отвечает:
"Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая, —
Не спасет тебя святая
Богородица:
Кто рули и весла бросит,
Тех Нелегкая заносит —
так уж водится!"

И с одышкой, ожиреньем
Ломит, тварь, по пням, кореньям
тяжкой поступью,
Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу понемногу —
только по сту пью.

Вдруг навстречу мне — живая
Колченогая Кривая —
морда хитрая.
"Не горюй, — кричит, — болезный,
Горемыка мой нетрезвый, —
слезы вытру я!"

Взвыл я, ворот разрывая:
"Вывози меня, Кривая, —
я на привязи!
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кривоока, —
только вывези!"

Влез на горб к ней с перепугу, —
Но Кривая шла по кругу —
ноги разные.
Падал я и полз на брюхе —
И хихикали старухи
безобразные.

Не до жиру — быть бы живым, —
Много горя над обрывом,
а в обрыве — зла.
"Слышь, Кривая, четверть ставлю —
Кривизну твою исправлю,
раз не вывезла!

Ты, Нелегкая, маманя!
Хочешь истины в стакане —
на лечение?
Тяжело же столько весить,
А хлебнешь стаканов десять —
облегчение!"

И припали две старухи
Ко бутыли медовухи —
пьянь с ханыгою, —
Я пока за кочки прячусь,
К бережку тихонько пячусь —
с кручи прыгаю.

Огляделся — лодка рядом, —
А за мною по корягам,
дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои — Кривая
да Нелегкая.

Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья,
на стремнину ли, —
А Нелегкая с Кривою
От досады, с перепою
там и сгинули!

БАНЬКА ПО-БЕЛОМУ
В. Высоцкий

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,
Ковш холодной — и все позади, —
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди.

Протопи ты мне баньку по-белому, —
Я от белого свету отвык, —
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.

Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: "Пособи!" —
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал как рвутся сердца.

Ох, знобит от рассказа дотошного!
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:
Получилось — я зря им клеймен, —
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.

Протопи ты мне баньку по-белому, —
Чтоб я к белому свету привык, —
Угорю я — и мне, угорелому,
Ковш холодной развяжет язык.
Протопи!...
Не топи!..
Протопи!..

БЕЛОЕ БЕЗМОЛВИЕ
В. Высоцкий

Все года, и века, и эпохи подряд —
Всё стремится к теплу от морозов и вьюг, —
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено — только на юг?

Слава им не нужна — и величие,
Вот под крыльями кончится лед —
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет!

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, —
Это редко бывает — сиянья в цене!

Тишина... Только чайки — как молнии, —
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук!

Как давно снятся нам только белые сны —
Все другие оттенки снега занесли, —
Мы ослепли — темно от такой белизны, —
Но прозреем от черной полоски земли.

Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает как тень, —
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день!

Север, воля, надежда — страна без границ,
Снег без грязи — как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц —
Потому, что не водится здесь воронья.

Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть —
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь!

БАЛЛАДА О БОРЬБЕ
В. Высоцкий

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.

Детям вечно досаден
Их возраст и быт —
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь —
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой, —
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав — столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев
Еще теплым мечом,
И доспехи надев, —
Что почем, что почем!
Испытай, кто ты — трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили — его, не тебя, —

Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал —
Это смерти оскал! —
Ложь и зло, — погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади —
Воронье и гробы!

Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что — почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал!

Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если, руки сложа,
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом —
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!

НА БРАТСКИХ МОГИЛАХ
В. Высоцкий

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них на рыдают, —
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.

Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А ныне — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.

А в Вечном огне — видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.

У братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче,
На братских могилах не ставят крестов...
Но разве от этого легче?!

ПОГОНЯ
В. Высоцкий

Во хмелю слегка,
Лесом правил я.
Не устал пока, —
Пел за здравие.
А умел я петь
Песни вздорные:
"Как любил я вас,
Очи черные..."

То плелись, то неслись, то трусили рысцой.
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу — и опять затяну:

"Очи черные!
Как любил я вас..."
Но — прикончил я
То, что впрок припас.
Головой тряхнул,
Чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул —
И присвистнул аж:

Лес стеной впереди — не пускает стена, —
Кони прядут ушами, назад подают.
Где просвет, где прогал — не видать ни рожна!
Колют иглы меня, до костей достают.

Коренной ты мой,
Выручай же, брат!
Ты куда, родной, —
Почему назад?!
Дождь — как яд с ветвей —
Недобром пропах.
Пристяжной моей
Волк нырнул под пах.

Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь, —
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого — смерть!

Я ору волкам:
"Побери вас прах!..." —
А коней пока
Подгоняет страх.
Шевелю кнутом —
Бью крученые
И ору притом:
"Очи черные!.."

Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —
Бубенцы плясовую играют с дуги.
Ах вы кони мои, погублю же я вас, —
Выносите, друзья, выносите, враги!

...От погони той
Даже хмель иссяк.
Мы на кряж крутой —
На одних осях,
В хлопьях пены мы —
Струи в кряж лились, —
Отдышались, отхрипели
Да откашлялись.

Я лошадкам забитым, что не подвели,
Поклонился в копыта, до самой земли,
Сбросил с воза манатки, повел в поводу...
Спаси бог вас, лошадки, что целым иду!

СТАРЫЙ ДОМ
В. Высоцкий

Что за дом притих,
Погружен во мрак,
На семи лихих
Продувных ветрах,
Всеми окнами
Обратясь в овраг,
А воротами —
На проезжий тракт?

Ох, устал я, устал, — а лошадок распряг.
Если есть кто живой — выходи, помоги!
Никого, — только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги.

В дом заходишь, как
Все равно в кабак,
А народишко —
Каждый третий — враг.
Своротят скулу,
Гость непрошенный!
Образа в углу —
Перекошены.

И затеялся смутный, чудной разговор,
Кто-то песню орал и гармошку терзал,
А припадочный малый — придурок и вор —
Мне тайком из-под скатерти нож показал.

"Кто ответит мне —
Что за дом такой,
Почему — во тьме,
Как барак чумной?
Свет лампад погас,
Воздух вылился...
Али жить у вас
Разучилися?

Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь? — напоил бы вином".
А в ответ мне: "Видать, был ты долго в пути —
И людей позабыл, — мы всегда так живем!

Траву кушаем,
Век — на щавеле,
Скисли душами,
Опрыщавели,
Да еще вином
Много тешились, —
Разоряли дом,
Дрались, вешались".

"Я коней заморил, — от волков ускакал.
Укажите мне край, где светло от лампад.
Укажите мне место, какое искал, —
Где поют, а не плачут, где пол не покат".

"О таких домах
Не слыхали мы,
Долго жить впотьмах
Привыкали мы.
Испокону мы —
В зле да шепоте,
Под иконами
В черной копоти".

И из смрада, где косо висят образа,
Я, башку очертя, гнал, забросивши кнут,
Куда кони несли да глядели глаза,
И — где люди живут, и как люди живут.

...Сколько кануло, сколько схлынуло!
Жизнь кидала меня — не докинула.
Может, спел про вас неумело я,
Очи черные, скатерть белая?!

ГИМН МОРЮ И ГОРАМ
В. Высоцкий

Заказана погода нам удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой —
Две синевы у горизонта скрещены.

Не правда ли, морской хмельной невиданный простор
Сродни горам в безумье, буйстве, кротости:
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
А впадины меж ними — словно пропасти!

Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен великий океан!

Нам сам великий случай — брат, везение — сестра,
Хотя — на всякий случай — мы встревожены.
На суше пожелали нам ни пуха, ни пера,
Созвездья к нам прекрасно расположены!

Мы все — впередсмотрящие, все начали с азов,
И если у кого-то невезение —
Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах, — на зов,
На помощь, прерывая восхождение.

Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза, —
Не сединой, а солью убеленные, —
Скупая океанская огромная слеза
Умоет наши лица просветленные...

Взята вершина — клотики вонзились в небеса!
С небес на землю — только на мгновение:
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса —
И снова начинаем восхождение.

ГОРИЗОНТ
В.Высоцкий

Чтоб не было следов, повсюду подмели...
Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте:
Мой финиш — горизонт, а лента — край земли, —
Я должен первым быть на горизонте!

Условия пари одобрили не все —
И руки разбивали неохотно.
Условье таково: чтоб ехать — по шоссе,
И только по шоссе — бесповоротно.

Наматываю мили на кардан
И еду параллельно проводам, —
Но то и дело тень перед мотором —
То черный кот, то кто-то в чем-то черном.

Я знаю — мне не раз в колеса палки ткнут.
Догадываюсь, в чем и как меня обманут.
Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю — на этих скоростях
Песчинка обретает силу пули, —
И я сжимаю руль до судорог в кистях —
Успеть, пока болты не затянули!

Наматываю мили на кардан
И еду вертикально к проводам, —
Завинчивают гайки, — побыстрее! —
Не то поднимут трос как раз где шея.

И плавится асфальт, протекторы кипят,
Под ложечкой сосет от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат, —
Я жив — снимите черные повязки!

Кто вынудил меня на жесткое пари —
Нечистоплотный в споре и расчетах.
Азарт меня пьянит, но как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах.

Наматываю мили на кардан
Назло канатам, тросам, проводам —
Вы только проигравших урезоньте,
Когда я появлюсь на горизонте!

Мой финиш — горизонт — по-прежнему далек,
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом, —
Канат не пересек мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колесам.

Меня ведь не рубли на гонку завели, —
Меня просили: "Миг не проворонь ты —
Узнай, а есть предел — там, на краю земли,
И — можно ли раздвинуть горизонты?"

Наматываю мили на кардан,
И пулю в скат влепить себе не дам.
Но тормоза отказывают, — кода! —
Я горизонт промахиваю с хода!

ПАМЯТИ МИХАИЛА ХЕРГИАНИ
В. Высоцкий

Ты идешь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины.

Но они с тебя не сводят глаз —
Будто бы тебе покой обещан,
Предостерегая всякий раз
Камнепадом и оскалом трещин.

Горы знают — к ним пришла беда, —
Дымом затянуло перевалы.
Ты еще не отличал тогда
От разрывов горные обвалы.

Если ты о помощи просил —
Громким эхом отзывались скалы,
Ветер по ущельям разносил
Эхо гор, как радиосигналы.

И когда шел бой за перевал, —
Чтобы не был ты врагом замечен,
Каждый камень грудью прикрывал,
Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в гору не пойдет!
Ты пошел — ты не поверил слухам, —
И мягчал гранит, и таял лед,
И туман у ног стелился пухом...

Если в вечный снег навеки ты
Ляжешь — над тобою, как над близким,
Наклонятся горные хребты
Самым прочным в мире обелиском.

ДОМ ХРУСТАЛЬНЫЙ
В. Высоцкий

Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: "Лови блесну!" —
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну!

Дом хрустальный на горе — для нее,
Сам, как пес бы, так и рос — в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!

Если беден я, как пес — один,
И в дому моем — шаром кати, —
Ведь поможешь ты мне, господи,
И не дашь мне жизнь скомкати!

Не сравнил бы я любую с тобой —
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, —
Как мадонной рафаэлевой!

В. Высоцкий

Я из дела ушел, из такого хорошего дела!
Ничего не унес — отвалился, в чем мать родила, —
Не затем, что приспичило мне, — просто время приспело,
Из-за синей горы понагнало другие дела.

Мы многое из книжек узнаем,
А истины передают изустно:
"Пророков нет в отечестве своем", —
Но и в других отечествах — негусто.

Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю
Получили лишь те, кому я б ее отдал и так.
Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю,
Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак.

Пророков нет — не сыщешь днем с огнем, —
Ушли и Магомет, и Заратустра.
Пророков нет в отечестве своем, —
Но и в других отечествах — негусто.

А внизу говорят — от добра ли, от зла ли, не знаю:
"Хорошо, что ушел, — без него стало дело верней!"
Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,
Тороплюсь — потому что за домом седлают коней.

Открылся лик — я стал к нему лицом,
И он поведал мне светло и грустно:
"Пророков нет в отечестве своем, —
Но и в других отечествах — негусто".

Я влетаю в седло, я врастаю в седло — тело в тело, —
Конь падет подо мной — я уже закусил удила!
Я из дела ушел, из такого хорошего дела:
Из-за синей горы понагнало другие дела.

Скачу — хрустят колосья под конем,
Но ясно различаю из-за хруста:
"Пророков нет в отечестве своем, —
Но и в других отечествах — негусто".

КАНАТОХОДЕЦ
В. Высоцкий

Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Не за славу, не за плату —
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом —
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.

Посмотрите — вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон —
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон —
все равно не спасти...
Но должно быть, ему очень нужно пройти
четыре четверти пути.

И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась — как две.
Крики "Браво!" его оглушали,
А литавры, а литавры —
Как обухом по голове!

Посмотрите — вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон —
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон —
все равно не спасти...
Но теперь ему меньше осталось пройти —
уже три четверти пути.

"Ах как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью — три минуты!" —
Раскрыв в ожидании рты,
Из партера глядели уныло —
Лилипуты, лилипуты —
Казалось ему с высоты.

Посмотрите — вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон —
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон —
все равно не спасти...
Но спокойно, — ему остается пройти
всего две четверти пути!

Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым —
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной, —
Он по нервам — нам по нервам —
Шел под барабанную дробь!

Посмотрите — вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон —
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон —
все равно не спасти...
Но замрите, — ему остается пройти
не больше четверти пути!

Закричал дрессировщик — и звери
Клали лапы на носилки...
Но строг приговор и суров.
Был растерян он или уверен —
Но в опилки, но в опилки
Он пролил досаду и кровь!

И сегодня другой
без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой —
упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон —
и его не спасти...
Но зачем-то ему тоже нужно пройти
четыре четверти пути!

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ
В. Высоцкий

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю,
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю...
Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю, —
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые —
И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою,
я куплет допою —
Хоть немного еще постою
на краю...

Сгину я — меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром, —
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые —
И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою,
я куплет допою —
Хоть мгновенье еще постою
на краю...

Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий, —
Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые...
Коль дожить не успел, так хотя бы — допеть!

Я коней напою,
я куплет допою —
Хоть немного еще постою
на краю...

В. Высоцкий

Корабли постоят — и ложатся на курс, —
Но они возвращаются сквозь непогоды...
Не пройдет и полгода — и я появлюсь, —
Чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все — кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все — кроме тех, кто нужней, —
Я не верю судьбе, а себе — еще меньше.

Но мне хочется думать, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь — весь в друзьях и в делах —
Я, конечно, спою — не пройдет и полгода.

Я, конечно, вернусь — весь в друзьях и в мечтах, —
Я, конечно, спою — не пройдет и полгода.

ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР
В. Высоцкий

Четыре года рыскал в море наш корсар, —
В боях и штормах не поблекло наше знамя,
Мы научились штопать паруса
И затыкать пробоины телами.

За нами гонится эскадра по пятам, —
На море штиль — и не избегнуть встречи!
Но нам сказал спокойно капитан:
"Еще не вечер, еще не вечер!"

Вот развернулся боком флагманский фрегат —
И левый борт окрасился дымами, —
Ответный залп — на глаз и наугад —
Вдали пожар и смерть, удача с нами!

Из худших выбирались передряг,
Но с ветром худо, и в трюме течи, —
Но капитан нам шлет привычный знак:
Еще не вечер, еще не вечер!

На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз —
И видят нас, от дыма злых и серых, —
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к веслам на галерах!

Неравный бой — корабль кренится наш, —
Спасите наши души человечьи!
Но крикнул капитан: "На абордаж!
Еще не вечер, еще не вечер!"

Кто хочет жить, кто весел, кто не тля, —
Готовьте ваши руки к рукопашной!
А крысы — пусть уходят с корабля, —
Они мешают схватке бесшабашной.

И крысы думали: а чем не шутит черт, —
И тупо прыгали, спасаясь от картечи.
А мы с фрегатом становились борт о борт, —
Еще не вечер, еще не вечер!

Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза, —
Чтоб не достаться спрутам или крабам —
Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах, —
Мы покидали тонущий корабль.

Но нет, им не послать его на дно —
Поможет океан, взвалив на плечи, —
Ведь океан-то с нами заодно.
И прав был капитан: еще не вечер!

ЛУКОМОРЬЕ
В. Высоцкий

Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, —
Дуб годится на паркет —
так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы —
Порубили все дубы
на гробы.

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это — только присказка,
Сказка — впереди.

Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх
вертопрах, —
Добрый молодец он был —
Бабку-ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил,
дом спалил.

Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя
и моря, —
Каждый взял себе надел —
Кур завел — и в ем сидел,
Охраняя свой удел,
не у дел.

Ободрав зеленый дуб,
Дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп
стал и груб, —
И ругался день деньской
Бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой
под Москвой.

Здесь и вправду ходит кот, —
Как направо — так поет,
Как налево — так загнет
анекдот, —
Но, ученый сукин сын,
Цепь златую снес в торгсин,
И на выручку — один —
в магазин.

Как-то раз за божий дар
Получил он гонорар, —
В Лукоморье перегар —
на гектар!
Но хватил его удар, —
И чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар
мемуар.

И русалка — вот дела! —
Честь недолго берегла —
И однажды, как смогла,
родила, —
Тридцать три же мужука
Не желают знать сынка, —
Пусть считается пока —
сын полка.

Как-то раз один колдун —
Врун, болтун и хохотун —
Предложил ей, как знаток
бабских струн:
Мол, русалка, все пойму
И с дитем тебя возьму, —
И пошла она к ему
как в тюрьму.

А брадатый Черномор —
Лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спер, —
ох хитер!
Ловко пользуется, тать,
Тем, что может он летать:
Зазеваешься — он хвать! —
и тикать.

А коверный самолет
Сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ
так и прет!
И без опаски, старый хрыч,
Баб ворует, хнычь не хнычь, —
Ох, скорей его разбей
паралич!

Нету мочи, нету сил, —
Леший как-то недопил —
Лешачиху свою бил
и вопил:
"Дай рубля, прибью а то, —
Я добытчик али кто?!
А не дашь — тады пропью
долото!"

"Я ли ягод не носил?! —
Снова леший голосил. —
А коры по сколько кил
приносил!
Надрывался — издаля,
Все твоей забавы для, —
Ты ж жалеешь мне рубля —
ах ты тля!"

И невиданных зверей,
Дичи всякой — нету ей:
Понаехало за ей
егерей...
В общем, значит, не секрет:
Лукоморья больше нет, —
Все, про что писал поэт,
это — бред.

Ты уймись, уймись, тоска, —
Душу мне не рань!
Раз уж это присказка —
Значит, дело — дрянь.

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ
В. Высоцкий

Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь, —
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было — сорок сороков...

И чудаки — еще такие есть —
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, —
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья.

Я поля влюбленным постелю —
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит — я люблю!
Я люблю, и значит — я живу!

И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви — великая страна!
И с рыцарей своих — для испытаний —
Все строже станет спрашивать она,
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить —
Они уже готовы заплатить
Любой ценой — и жизнью бы рискнули, —
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Я поля влюбленным постелю —
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит — я люблю!
Я люблю, и значит — я живу!

Но многих, захлебнувшихся любовью,
Не докричишься — сколько не зови, —
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешен на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви...

И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться — со вздохом на устах —
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, —
Потому что если не любил —
Значит, и не жил, и не дышал!

В. Высоцкий

Мерцал закат, как блеск клинка.
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там —
Ведь это наши горы,
Они помогут нам!

А до войны — вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен, —
А вот теперь, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!

Ты снова здесь, ты собран весь —
Ты ждешь заветного сигнала.
А парень тот — он тоже здесь.
Среди стрелков из "Эдельвейс", —
Их надо сбросить с перевала!

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!

Взвод лезет вверх, а у реки —
Тот, с кем ходил ты раньше в паре.
Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки
Сегодня что-то не в ударе...

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!

ПЕСНЯ О НОВОМ ВРЕМЕНИ
В. Высоцкий

Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, —
Значит, скоро и нам — уходить и прощаться без слов.
По нехоженным тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.

Наше время — иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню за ним мы летим, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом товарища нет.

И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
Про войну будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.

А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..

Я НЕ ЛЮБЛЮ
В.Высоцкий

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.

Я не люблю открытого цинизма,
В восторженность не верю, и еще —
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда — наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или — когда все время против шерсти,
Или — когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой, —
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово "честь" забыто
И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья —
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье, —
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более — когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены:
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены —
Я это никогда не полюблю!

ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ
В. Высоцкий

Почему всё не так? Вроде — всё как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Только — он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое...
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна,
По ошибке окликнул его я:
"Друг, оставь закурить!" — а в ответ — тишина...
Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые...
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих...
Все теперь — одному, — только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.

В. Высоцкий

За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие допоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.

Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара — без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.

Мне нельзя на волю — не имею права, —
Можно лишь — от двери до стены.
Мне нельзя налево, мне нельзя направо —
Можно только неба кусок, можно только сны.

Сны — про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут,
Кто меня там встретит, как меня обнимут
И какие песни мне споют.

ОХОТА НА ВОЛКОВ
В. Высоцкий

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня — опять как вчера:
Обложили меня, обложили —
Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки —
Там охотники прячутся в тень, —
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота —
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками
Егеря — но не дрогнет рука, —
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, —
Видно, в детстве — слепые щенки —
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!

И вот — охота на волков, идет охота —
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, —
Почему же, вожак, — дай ответ —
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем — через запрет?!

Волк не может, не должен иначе.
Вот кончается время мое:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся — и поднял ружье.

Я из повиновения вышел —
За флажки, — жажда жизни сильней!
Только сзади я с радостью слышал
Удивленные крики людей.

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня не так, как вчера:
Обложили меня, обложили —
Но остались ни с чем егеря!

ПАРУС
В. Высоцкий

А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
Выстрела в спину
Не ожидает никто.
На батарее
Нету снарядов уже.
Надо быстрее
На вираже!

Но парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

Даже в дозоре
Можешь не встретить врага.
Это не горе —
Если болит нога.
Петли дверные
Многим скрипят, многим поют:
Кто вы такие?
Вас здесь не ждут!

Но парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

Многие лета —
Тем, кто поет во сне!
Все части света
Могут лежать на дне,
Все континенты
Могут гореть в огне, —
Только все это —
Не по мне!

Но парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

ВЕСЕЛАЯ ПОКОЙНИЦКАЯ
В. Высоцкий

Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца, —
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.

Вот вам авария: в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного, —
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу — ничего.

Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон — и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы, —
Только который в гробу — не соврал.

Бывший начальник — и тайный разбойник —
В лоб лобызал и брезгливо плевал,
Все приложились, — а скромный покойник
Так никого и не поцеловал.

Но грянул гром — ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать, —
Все побежали под плиты и крыши, —
Только покойник не стал убегать.

Что ему дождь — от него не убудет, —
Вот у живущих — закалка не та.
Ну а покойники — бывшие люди, —
Крепкие люди и нам не чета.

Как ни спеши, тебя опережает
Клейкий ярлык, как отметка на лбу, —
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.

Можно в отдельный, а можно и в общий —
Мертвых квартирный вопрос не берет, —
Вот молодец этот самый усопший —
Вовсе не требует лишних хлопот.

В царстве теней — в этом обществе строгом —
Нет ни опасностей, нет ни тревог, —
Ну а у нас — все мы ходим под богом,
Только которым в гробу — ничего.

Слышу упрек: "Он покойников славит!"
Нет, — я в обиде на злую судьбу:
Всех нас когда-нибудь ктой-то задавит, —
За исключением тех, кто в гробу.

ПРИТЧА О ПРАВДЕ И ЛЖИ
В. Высоцкий

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек, —
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне, —
Грубая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась — и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
Баба как баба, и что ее ради радеть?! —
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз;
Деньги взяла, и часы, и еще документы, —
Сплюнула, грязно ругнулась — и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу —
И подивилась, себя оглядев делово:
Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так — ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
"Ложь это все, и на Лжи одеянье мое..."
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее, и похуже чем стервой,
Мазали глиной, спускали дворового пса...
"Духу чтоб не было, — на километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа!"

Тот протокол заключался обидной тирадой
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама — пропилась, проспалась догола.

Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, —
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла —
И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за Правду воюет, —
Правда, в речах его правды — на ломаный грош:
"Чистая Правда со временем восторжествует, —
Если проделает то же, что явная Ложь!"

Часто, разлив по сто семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть, — это чистая правда, ребята, —
Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь — на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь — а конем твоим правит коварная Ложь.

ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
В. Высоцкий

Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел,
Потрусили за ствол — он упал, упал...
Вот вам песня о том, кто не спел, не спел,
И что голос имел — не узнал, не узнал.

Может, были с судьбой нелады, нелады,
И со случаем плохи дела, дела,
А тугая струна на лады, на лады
С незаметным изъяном легла.

Он начал робко — с ноты "до",
Но не допел ее не до...

Недозвучал его аккорд, аккорд
И никого не вдохновил...
Собака лаяла, а кот
Мышей ловил...

Смешно! Не правда ли, смешно! Смешно!
А он шутил — недошутил,
Недораспробовал вино
И даже недопригубил.

Он пока лишь затеивал спор, спор
Неуверенно и не спеша,
Словно капельки пота из пор,
Из-под кожи сочилась душа.

Только начал дуэль на ковре,
Еле-еле, едва приступил.
Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,
И судья еще счет не открыл.

Он хотел знать все от и до,
Но не добрался он, не до...

Ни до догадки, ни до дна,
Не докопался до глубин,
И ту, которая ОДНА
Не долюбил, не долюбил!

Смешно, не правда ли, смешно,
Что он спешил — недоспешил?
Осталось недорешено,
Все то, что он недорешил.

Ни единою буквой не лгу.
Он был чистого слога слуга,
Он писал ей стихи на снегу, —
К сожалению, тают снега.

Но тогда еще был снегопад
И свобода писать на снегу.
И большие снежинки, и град
Он губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландо
Он не добрался и не до...

Не добежал, бегун-беглец,
Не долетел, не доскакал,
А звездный знак его — Телец —
Холодный Млечный Путь лакал.

Смешно, не правда ли, смешно,
Когда секунд недостает, —
Недостающее звено —
И недолет, и недолет.

Смешно, не правда ли? Ну, вот, —
И вам смешно, и даже мне.
Конь на скаку и птица влет, —
По чьей вине, по чьей вине?

ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ
В. Высоцкий

Всего лишь час дают на артобстрел —
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому — до ордена, ну, а кому — до "вышки".

За этот час не пишем ни строки —
Молись богам войны — артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так — мы штрафники, —
Нам не писать: "...считайте коммунистом".

Перед атакой — водку, — вот мура!
Свое отпили мы еще в гражданку.
Поэтому мы не кричим "ура" —
Со смертью мы играемся в молчанку.

У штрафников один закон, один конец:
Коли, руби фашистского бродягу,
И если не поймаешь в грудь свинец —
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.

Коли штыком, а лучше — бей рукой:
Оно надежней, да оно и тише, —
И ежели останешься живой —
Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг: морально мы слабы, —
За ним и лес, и города сожжены.
Вы лучше лес рубите на гробы —
В прорыв идут штрафные батальоны!

Вот шесть ноль-ноль — и вот сейчас обстрел, —
Ну, бог войны, давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому — до ордена, а большинству — до "вышки"...

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!
В. Высоцкий

Уходим под воду
В нейтральной воде.
Мы можем по году
Плевать на погоду, —
А если накроют —
Локаторы взвоют
О нашей беде.

Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам...

И рвутся аорты,
Но наверх — не сметь!
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу —
Мешает проходу
Рогатая смерть!

Но здесь мы — на воле, —
Ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли, —
Всплывать в минном поле!
"А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег", —
Сказал командир.

Всплывем на рассвете —
Приказ есть приказ!
Погибнуть во цвете —
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен...
Нам нечем... Нам нечем!..
Но помните нас!

Вот вышли наверх мы.
Но выхода нет!
Вот — полный на верфи!
Натянуты нервы.
Конец всем печалям,
Концам и началам —
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!

Спасите наши души!
Спасите наши души...

В. Высоцкий

В наш тесный круг не каждый попадал,
Но я однажды — проклятая дата —
Его привел с собою и сказал:
"Со мною он — нальем ему, ребята!"

Он пил как все и был как будто рад,
А мы — его мы встретили как брата...
А он назавтра продал всех подряд, —
Ошибся я — простите мне, ребята!

Суда не помню — было мне невмочь,
Потом — барак, холодный как могила, —
Казалось мне — кругом сплошная ночь,
Тем более, что так оно и было.

Я сохраню хотя б остаток сил, —
Он думает — отсюда нет возврата,
Он слишком рано нас похоронил, —
Ошибся он — поверьте мне, ребята!

И день наступит — ночь не на года, —
Я попрошу, когда придет расплата:
"Ведь это я привел его тогда —
И вы его отдайте мне, ребята!.."

СОЛДАТЫ ГРУППЫ "ЦЕНТР"
В. Высоцкий

Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов, —
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.

И не остановиться,
И не сменить ноги, —
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!

По выжженной равнине —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы "Центр".

На "первый-второй" рассчитайсь!
Первый-второй...
Первый, шаг вперед! — и в рай.
Первый-второй...
А каждый второй — тоже герой, —
В рай попадет вслед за тобой.
Первый-второй,
Первый-второй,
Первый-второй...

А перед нами все цветет,
За нами все горит.
Не надо думать — с нами тот,
Кто все за нас решит.

Веселые — не хмурые —
Вернемся по домам, —
Невесты белокурые
Наградой будут нам!

Все впереди, а ныне —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы "Центр".

МОЯ ЦЫГАНСКАЯ
В. Высоцкий

В сон мне — желтые огни,
И хриплю во сне я:
"Повремени, повремени —
Утро мудренее!"
Но и утром все не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.

В кабаках — зеленый штоф,
Белые салфетки, —
Рай для нищих и шутов,
Мне ж — как птице в клетке.
В церкви — смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан...
Нет, и в церкви все не так,
Все не так, как надо!

Я — на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло, —
На горе стоит ольха,
А под горою — вишня.
Хоть бы склон увит плющом —
Мне б и то отрада,
Хоть бы что-нибудь еще...
Все не так, как надо!

Я — по полю вдоль реки:
Света — тьма, нет Бога!
В чистом поле — васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги — лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той —
Плаха с топорами.

Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце — подавно.
И ни церковь, ни кабак —
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так!
Все не так, ребята...

ПРОЩАНИЕ С ГОРАМИ
В. Высоцкий

В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы — просто некуда деться! —
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах свое сердце.

Так оставьте ж ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.

Кто захочет в беде оставаться один,
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля...
Но спускаемся мы с покоренных вершин, —
Что же делать — и боги спускались на землю.

Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас — и зовут нас остаться!
Но спускаемся мы — кто на год, кто совсем, —
Потому что всегда мы должны возвращаться.

Так оставьте ж ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых никто не бывал!

ВЕРШИНА
В. Высоцкий

Здесь вам не равнина, здесь климат иной —
Идут лавины одна за одной.
И здесь за камнепадом ревет камнепад, —
И можно свернуть, обрыв обогнуть, —
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа!.

Кто здесь не бывал, кто не рисковал —
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес:
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.

Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил, —
Но вечным огнем сверкает днем
Вершина изумрудным льдом —
Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но — нет, никто не гибнет зря!
Так — лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, —
Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Отвесные стены... А ну — не зевай!
Ты здесь на везение не уповай —
В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала, —
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк —
И молимся, чтобы страховка не подвела.

Мы рубим ступени... Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони — ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим — у которых вершина еще впереди.

ПЕСНЯ О ВОЗДУШНОМ БОЕ
В. Высоцкий

Их восемь — нас двое, расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть!
Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину —
Мне цифры сейчас не важны:
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит — и шансы равны.

Мне в хвост вышел "мессер", но вот задымил он,
Надсадно завыли винты, —
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кресты!

Я — "Первый", я — "Первый", — они под тобою!
Я вышел им наперерез!
Сбей пламя, уйди в облака — я прикрою!
В бою не бывает чудес.

Сергей, ты горишь! Уповай, человече,
Теперь на надежность строп!
Нет, поздно — и мне вышел "мессер" навстречу, —
Прощай, я приму его в лоб!..

Я знаю — другие сведут с ними счеты, —
Но, по облакам скользя,
Взлетят наши души, как два самолета, —
Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: "В раю будет туго!"
Но только ворота — щелк, —
Мы Бога попросим: "Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк!"

И я попрошу Бога, Духа и Сына, —
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою!

Мы крылья и стрелы попросим у Бога, —
Ведь нужен им ангел-ас!
А если у них истребителей много —
Пусть примут в хранители нас.

Хранить — это дело почетное тоже, —
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей,
И в воздухе и на земле.

МЫ ВРАЩАЕМ ЗЕМЛЮ
В. Высоцкий

От границы мы Землю вертели назад —
Было дело сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.

Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи...
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.

Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя, —
Мы толкаем ее сапогами —
От себя, от себя!

И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направление удара.

Не пугайтесь, когда не на месте закат, —
Судный день — это сказки для старших, —
Просто Землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.

Мы ползем, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем — зло, не любя.
И коленями Землю толкаем —
От себя, от себя!

Здесь никто б не нашел, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел —
Как прикрытье используем павших.

Этот глупый свинец всех ли сразу найдет,
Где настигнет — в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на дот —
И Земля на мгновенье застыла...

Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя, —
Шар земной я вращаю локтями —
От себя, от себя!

Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе, —
Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке!

Животом — по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад!

Руки, ноги — на месте ли, нет ли, —
Как на свадьбе, росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли —
На себя! Под себя! От себя!

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
В. Высоцкий

Был шторм — канаты рвали кожу с рук,
И якорная цепь визжала чертом,
Пел ветер песню грубую, — и вдруг
Раздался голос: "Человек за бортом!"

И сразу — "Полный назад! Стоп машина!
На воду шлюпки, помочь —
Вытащить сукина сына
Или там — сукину дочь!"

Я пожалел, что обречен шагать
По суше, — значит, мне не ждать подмоги —
Никто меня не бросится спасать
И не объявит шлюпочной тревоги.

А скажут: "Полный вперед! Ветер в спину!
Будем в порту по часам.
Так ему, сукину сыну, —
Пусть выбирается сам!"

И мой корабль от меня уйдет —
На нем, должно быть, люди выше сортом.
Впередсмотрящий смотрит лишь вперед —
Ему плевать, что человек за бортом.

Я вижу — мимо суда проплывают,
Ждет их приветливый порт, —
Мало ли кто выпадает
С главной дороги за борт!

Пусть в море меня вынесет, а там —
Шторм девять баллов новыми деньгами, —
За мною спустит шлюпку капитан —
И обрету я почву под ногами.

Они зацепят меня за одежду, —
Значит, падать одетому — плюс, —
В шлюпочный борт, как в надежду,
Мертвою хваткой вцеплюсь.

Я на борту, курс прежний, прежний путь —
Мне тянут руки, души, папиросы, —
И я уверен: если что-нибудь —
Мне бросят круг спасательный матросы.

Правда, с качкой у них перебор там,
В штормы от вахт не вздохнуть, —
Но человеку за бортом
Здесь не дадут утонуть!

ЗАПОВЕДНИК
В.Высоцкий

Бегают по лесу стаи зверей —
Не за добычей, не на водопой:
Денно и нощно они егерей
Ищут веселой толпой.

Звери, забыв вековечные страхи,
С твердою верой, что все по плечу,
Шкуры рванув на груди, как рубахи,
Падают навзничь — бери не хочу!

Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах —
Ревом ревущих,
Рыком рычащих,
Сколько бегущих,
Сколько лежащих —
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!

Рыбы пошли косяком против волн —
Черпай руками, иди по ним вброд!
Сколько желающих прямо на стол,
Сразу на блюдо — и в рот!

Рыба не мясо — она хладнокровней —
В сеть норовит, на крючок, в невода:
Рыбы погреться хотят на жаровне, —
Море по жабры, вода не вода!

Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах —
Скопом плывущих,
Кишмя кишащих,
Друг друга жрущих,
Хищных и тощих —
В дебрях и кущах,
В чащах и рощах!

Птица на дробь устремляет полет —
Птица на выдумки стала хитра:
Чтобы им яблоки всунуть в живот,
Гуси не если с утра.

Сильная птица сама на охоте
Слабым собратьям кричит: "Сторонись!" —
Жизнь прекращает в зените, на взлете,
Даже без выстрела падая вниз.

Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах —
Выстрела ждущих,
В силки летящих,
Сколько плывущих,
Сколько парящих
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!

Шубы не хочет пушнина носить —
Так и стремится в капкан и в загон, —
Чтобы людей приодеть, утеплить,
Рвется из кожи вон.

В ваши силки — призадумайтесь, люди! —
Прут добровольно в отменных мехах
Тысячи сот в иностранной валюте,
Тысячи тысячей в наших деньгах.

В рощах и чащах,
В дебрях и кущах
Сколько рычащих,
Сколько ревущих,
Сколько пасущихся,
Сколько кишащих
Мечущих, рвущихся,
Живородящих,
Серых, обычных,
В перьях нарядных,
Сколько их, хищных
И травоядных,
Шерстью линяющих,
Шкуру меняющих,
Блеющих, лающих,
Млекопитающих,
Сколько летящих,
Бегущих, ползущих,
Сколько непьющих
В рощах и кущах
И некурящих
В дебрях и чащах,
И пресмыкающихся,
И парящих,
И подчиненных,
И руководящих,
Вещих и вящих,
Рвущих и врущих —
В дебрях и чащах,
В рощах и кущах!

Шкуры — не порчены, рыба — живьем,
Мясо — без дроби — зубов не сломать, —
Ловко, продуманно, просто, с умом,
Мирно — зачем же стрелять!

Каждому егерю — белый передник!
В руки — таблички: "Не бей!", "Не губи!"
Все это вместе зовут — заповедник, —
Заповедь только одна: не убий!

Но сколько в рощах,
Дебрях и кущах —
И сторожащих,
И стерегущих,
И загоняющих,
В меру азартных,
Плохо стреляющих,
И предынфарктных,
Травящих, лающих,
Конных и пеших,
И отдыхающих
С внешностью леших,
Сколько их, знающих
И искушенных,
Не попадающих
В цель, разозленных,
Сколько дрожащих,
Портящих шкуры,
Сколько ловящих
На самодуры,
Сколько их, язвенных,
Сколько всеядных,
Сетью повязанных
И кровожадных,
Полных и тучных,
Тощих, ледащих —
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!

ЗВЕЗДЫ
В. Высоцкий

Мне этот бой не забыть нипочем —
Смертью пропитан воздух, —
А с небосклона бесшумным дождем
Падали звезды.

Вот снова упала — и я загадал:
Выйти живым из боя, —
Так свою жизнь я поспешно связал
С глупой звездою.

Я уж решил: миновала беда
И удалось отвертеться, —
Но с неба свалилась шальная звезда —
И прямо под сердце.

Нам говорили: "Нужна высота
И не жалеть патроны!"...
Вон покатилась вторая звезда —
Вам на погоны.

Звезд этих в небе — как рыбы в прудах, —
Хватит на всех с лихвою.
Если б не насмерть, ходил бы тогда
Тоже — героем.

Я бы звезду эту сыну отдал,
Просто — на память...
В небе горит, пропадает звезда —
Некуда падать.

ОБЛАКА
А. Галич

Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино...
А я цыпленка ем табака,
Коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака,
Им тепло небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века.

Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах — снега наст,
До сих пор в ушах — шмона гам!..
Так подайте ж мне ананас,
И коньячку еще, двести грамм!

Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия — ни к чему.

А я и сам живу — первый сорт!
Двадцать лет как день разменял...
Я в пивной сижу — словно лорд,
И даже зубы есть у меня.

Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот...
А мне четвертого — перевод,
И двадцатого — перевод.

И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках,
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака...

ОТЧИЙ ДОМ
А.Галич

Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом,
Золотой мой, недолгий век.
Но все то, что случится со мной потом, —
Все отсюда берет разбег!

Здесь однажды очнулся я, сын земной,
И в глазах моих свет возник.
Здесь мой первый гром говорил со мной,
И я понял его язык.

Как же странно мне было, мой Отчий Дом,
Когда Некто с пустым лицом
Мне сказал, усмехнувшись, что в доме том
Я не сыном был, а жильцом.

Угловым жильцом, что копит деньгу —
Расплатиться за хлеб и кров.
Он копит деньгу, и всегда в долгу,
И не вырваться из долгов!

— А в сыновней верности в мире сем
Клялись многие, и не раз! —
Так сказал мне Некто с пустым лицом
И прищурил свинцовый глаз.

И добавил: — А впрочем, слукавь, солги —
Может, вымолишь тишь да гладь!..
Но уж если я должен платить долги,
То зачем же при этом лгать?!

И пускай я гроши наскребу с трудом,
И пускай велика цена —
Кредитор мой суровый, мой Отчий Дом,
Я с тобой расплачусь сполна!

Но когда, под грохот чужих подков,
Грянет свет роковой зари —
Я уйду, свободный от всех долгов,
И назад меня не зови.

Не зови вызволять тебя из огня,
Не зови разделить беду.
Не зови меня,
Не зови меня,
Не зови —
Я и так приду!

ПАМЯТИ ПАСТЕРНАКА
А. Галич

Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели...
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!

И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге,
И с ума не сходил в Сучане.

Даже киевские "письмэнники"
На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!

И не то чтобы с чем-то за сорок —
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок —
Член Литфонда усопший смертный!

Ах, осыпались лапы ёлочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы довольны, сволочи,
Что он умер в своей постели!

"Мело, мело, по всей земле, во все пределы
Свеча горела на столе, свеча горела..."

Нет, никакая не свеча,
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!

А зал зевал, а зал скучал —
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!

И не к терновому венцу,
Колесованьем,
А как поленом по лицу —
Голосованьем!

И кто-то спьяну вопрошал:
"За что? Кого там?"
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...

Мы не забудем этот смех
И эту скуку,
Мы — поименно! — вспомним всех,
Кто поднял руку.

"Гул затих. Я вышел на подмостки,
Прислонясь к дверному косяку..."

Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародеры,
И несут почетный караул.

ПЕТЕРБУРГСКИЙ РОМАНС
А. Галич

"Жалеть о нем не должно,
он сам виновник всех своих злосчастных бед,
Терпя, чего терпеть без подлости — не можно..."
Н. Карамзин

...Быть бы мне поспокойней,
Не казаться, а быть.
Здесь мосты словно кони —
По ночам на дыбы!

Здесь всегда по квадрату
На рассвете полки —
От Синода к Сенату,
Как четыре строки.

Здесь над винною стойкой,
Над пожаром зари,
Наколдовано столько,
Набормотано столько,
Наколдовано столько,
Набормотано столько,
Что пойди-повтори!

Все земные печали
Были в этом краю...
Вот и платим молчаньем
За причастность свою.

... Мальчишки были безусы —
Прапоры и корнеты,
Мальчишки были безумны,
К чему им мои советы?

Лечиться бы им, лечиться,
На кислые ездить воды, —
Они ж по ночам: "Отчизна!
Тираны! Заря свободы!"

Полковник я, а не прапор.
Я в битвах сражался стойко,
И весь их щенячий табор
Мне мнился игрой — и только.

И я восклицал: "Тираны!",
И я прославлял свободу.
Под пламенные тирады
Мы пили вино как воду.

И в то роковое утро
Отнюдь не угрозой чести
Казалось — куда как мудро —
Себя объявить в отъезде.

Так как же потом случилось,
Что меркнет копейкой ржавой
Всей славы моей лучинность
Пред солнечной ихней славой?!

Болят к непогоде раны,
Уныло проходят годы...
Но я же кричал: "Тираны!",
И славил зарю свободы!?

... Повторяется шепот,
Повторяем следы.
Никого еще опыт
Не спасал от беды.

О, доколе, доколе,
И не здесь, а везде,
Будут клодтовы кони
Подчиняться узде?!

И всё так же, не проще,
Век наш пробует нас:
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!

Где стоят по квадрату
В ожиданьи полки —
От Синода к Сенату,
Как четыре строки.
22 августа 1968 г.

УХОДЯТ ДРУЗЬЯ
А. Галич

Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни — в никуда, а другие — в князья,
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни...
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!

Не спешите сообщить по секрету —
Я не верю вам, не верю, не верю!
Но приносят на рассвете газету,
И газета подтверждает потерю.

Знать бы загодя, кого сторониться,
А кому была улыбка — причастьем!
Есть — уходят на последней странице,
Но которые на первых — те чаще...

Уходят, уходят, уходят друзья,
Каюк одному, а другому — стезя.
Такой по столетию ветер гудит,
Что косит своих, и чужих не щадит...
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!

Мы мечтали о морях-океанах,
Собирались прямиком на Гавайи!
И, как спятивший трубач, спозаранок,
Уцелевших я друзей созываю.

Я на ощупь, и на вкус, и по весу
Учиняю им поверку, но вскоре
Вновь приносят мне газету-повестку
К отбыванию повинности горя.

Уходят, уходят, уходят друзья!
Уходят, как в ночь эскадрон на рысях.
Им право — не право, им совесть — пустяк,
Одни наплюют, а другие простят!
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!

И когда потеря громом крушенья
Оглушила, полоснула по сердцу,
Не спешите сообщить в утешенье,
Что немало есть потерь по соседству.

Не дарите мне беду словно сдачу,
Словно сдачу, словно гривенник стертый!
Я ведь всё равно по мертвым не плачу —
Я ж не знаю, кто живой, а кто мертвый.

Уходят, уходят, уходят друзья —
Одни — в никуда, а другие — в князья,
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни...
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!..

А. Генкин

Прорезала вышка по небу лучом.
Как же это вышло, что я ни при чём?
Как же нам надумать компромисс?
Через нашу дурость разошлись.

Через нашу дурость да глаз дурной
Отшатнулась юность от нас с тобой,
Улетела песней к чужим кострам —
Где-то по соседству звучит не нам.

Что ж наговорили друг другу мы?
Что же не простили друг другу мы?
Обернулся случай тяжёлым днём —
Где-то по-соседству врозь идём.

Прорезала вышка по небу лучом —
Как же это вышло, что я ни при чём?
Как же нам надумать компромисс?
Через нашу дурость разошлись.

В. Глазанов

Возврати меня к себе, возврати,
Овладей моей душой и судьбой.
И неважно, что нас ждет впереди,
Просто песню потихоньку запой.

Мне твой голос так легко услыхать,
Лишь глаза закрыть — и вот ты поешь...
И рассветом над землей полыхать
Будет нежное сиянье твое.

Провожают самолеты дожди
И уходят за Урал, на восток.
И неважно, что нас ждет впереди,
Сколько троп еще и сколько дорог.

Возврати меня к себе, возврати,
Овладей моей душой и судьбой.
И неважно, что нас ждет впереди,
Просто я хочу быть рядом с тобой.

ПЕРЕЛЕТНЫЕ АНГЕЛЫ
А. Городницкий

Нам ночами июльскими
не спать на сене,
Не крутить нам по комнатам
сладкий дым папирос.
Перелетные ангелы
летят на север,
И их нежные крылья
обжигает мороз.

Опускаются ангелы
на крыши зданий,
И на храмах покинутых
ночуют они,
А наутро снимаются
в полет свой дальний,
Потому что коротки
весенние дни.

А когда ветры теплые
в лицо подуют
И от лени последней
ты свой выронишь лом —
Это значит, навек твою
башку седую
Осенит избавление
лебединым крылом.

Вы не плачьте, братишечки,
по давних семьям,
Вы не врите, братишечки,
про утраченный юг.
Перелетные ангелы
летят на север,
И тяжелые крылья
над тундрой поют.

ПОД СТЕНАМИ БРЕСТА
А. Городницкий

Весной не срывать нам кленовый листок,
"Ура" не кричать, поднимаясь в атаки.
По нашим могилам идут на восток
Немецкие танки, немецкие танки.

Не жди меня, мама, в родные поля,
Другого ищи себе мужа, невеста, —
Нас всех на себе оженила земля
Под стенами Бреста, под стенами Бреста.

Не сыщешь нам памятник в царстве снегов,
Имен не прочтешь, открывая газету,
Но знали друзей мы и знали врагов.
Здесь нет отступивших и сдавшихся нету.

И если забыл ты о правде простой,
И если ты хочешь найти свое место,
Приди к нам, товарищ, и молча постой
Под стенами Бреста, под стенами Бреста.

Как тихо над Бугом плывут облака.
И ветер с заката, и ветер с заката.
Но как бы вам жизнь ни казалась легка,
Не спите, ребята, смотрите, ребята,

Чтоб в черной ночи не будил города
Тот голос сирены, тревожный и резкий,
Чтоб пушечный гром не гремел никогда
Под стенами Бреста, под стенами Бреста.

АТЛАНТЫ
А. Городницкий.

Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерки приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках.

Держать его махину
Не мёд со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены.
Их тяжкая работа
Важней иных работ:
Из них ослабни кто-то,
И небо упадет.

Во тьме заплачут вдовы,
Повыгорят поля.
И встанет гриб лиловый
И кончится Земля.
А небо год от года
Всё давит тяжелей,
Дрожит оно от гуда
Ракетных кораблей.

Стоят они — ребята,
Точеные тела, —
Поставлены когда-то,
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна.
Их красоту снарядами
Уродует война.

Стоят они, навеки
Уперши лбы в беду.
Не боги — человеки,
Привычные к труду.
И жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках.

ДЕРЕВЯННЫЕ ГОРОДА
А. Городницкий

Укрыта льдом зеленая вода,
Летят на юг, перекликаясь, птицы,
А я иду по деревянным городам,
Где мостовые скрипят, как половицы.

Над трубами — картофельный дымок,
Висят на окнах синие метели,
Здесь для меня — дрова, нарубленные впрок,
Здесь для меня постелены постели.

Шумят кругом дремучие леса,
И стали мне докучливы и странны,
Моих товарищей нездешних голоса,
Их городов асфальтовые страны.

В тех странах в октябре еще весна,
Плывет цветов замысловатый запах,
А мне ни разу не привиделся во снах
Туманный запад, неверный, дальний запад.

Никто меня не вспоминает там,
Моей вдове совсем другое снится.
А я иду по деревянным городам,
Где мостовые скрипят как половицы.

ДОРОГА
А. Городницкий

Небеса ли виной, или местная власть,
От какой, непонятно, причины —
Мы куда бы ни шли — нам туда не попасть
Ни при жизни, ни после кончины.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
Если горек твой хлеб и недолог твой век
Между дел ежедневных и тягот?
Бесконечна колючками крытая степь.
Пересечь ее всю — никому не успеть
Ни за день, ни за месяц, ни за год.

Горстку пыли оставят сухие поля
На подошвах, от странствия стертых.
Отчего нас, скажите, родная земля
Ни живых не приемлет, ни мертвых?
Ведь земля остается все той же землей.
Станут звезды, сгорев на рассвете, золой,
Только дыма останется запах.
Неизменно составы идут на восток,
И верблюда качает горячий песок,
И вращается небо на запад.

И куда мы свои ни направим шаги,
И о чем ни заводим беседу, —
Всюду ворон над нами снижает круги
И лисица крадется по следу.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
Если горек твой хлеб и недолог твой век
И дано тебе сделать немного?
Что ты нажил своим непосильным трудом?
Ненадежен твой мир и непрочен твой дом —
Все дорога, дорога, дорога....

У ГЕРКУЛЕСОВЫХ СТОЛБОВ
А. Городницкий

У Геркулесовых столбов лежит моя дорога,
У Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей.
Меня оплакать не спеши, ты подожди немного,
И черных платьев не носи, и частых слез не сей.

Еще под парусом тугим в чужих морях не спим мы,
Еще к тебе я доберусь, не знаю сам, когда...
У Геркулесовых столбов дельфины греют спины,
И между двух материков огни несут суда.

Еще над черной глубиной морочит нас тревога
Вдали от царства твоего, от царства губ и рук.
Пускай пока моя родня тебя не судит строго,
Пускай на стенке повисит мой запыленный лук.

У Геркулесовых столбов лежит моя дорога.
Пусть южный ветер до утра в твою стучится дверь!
Ты не спеши меня забыть, ты подожди немного,
И вина сладкие не пей, и женихам не верь.

НАД КАНАДОЙ
А. Городницкий

Над Канадой, над Канадой солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо, от чего же мне не спится?
Над Канадой небо синее, меж берез дожди косые...
Хоть похоже на Россию, только все же — не Россия.

Нам усталость шепчет: "грейся", и любовь заводит шашни.
Дразнит нас снежок апрельский, манит нас уют домашний.
Мне снежок — как не весенний, дом чужой — не новоселье.
Хоть похоже на веселье, только все же — не веселье.

У тебя сегодня слякоть, в лужах солнечные пятна.
Не спеши любовь оплакать, подожди меня обратно.
Над Канадой небо синее, меж берез дожди косые.
Хоть похоже на Россию, только все же — не Россия.

ЗА БЕЛЫМ МЕТАЛЛОМ
А. Городницкий

В промозглой мгле — ледоход, ледолом.
По мерзлой земле мы идем за теплом.
За белым металлом, за синим углем,
За синим углем, да за длинным рублем.

И карт не мусолить, и ночи без сна.
По нашей буссоли приходит весна.
И каша без соли пуста и постна,
И наша совесть — чиста и честна.

Ровесник плывет рыбакам в невода,
Ровесника гонит под камни вода.
А письма идут неизвестно куда,
А в доме, где ждут, неуместна беда.

И если тебе не пишу я с пути,
Не слишком, родная, об этом грусти:
На кой тебе черт получать от меня
Обманные вести вчерашнего дня?

В промозглой мгле — ледоход, ледолом.
По мерзлой земле мы идем за теплом.
За белым металлом, за синим углем,
За синим углем — не за длинным рублем.

А. Городницкий

От злой тоски не матерись —
Сегодня ты без спирта пьян.
На материк, на материк,
Идет последний караван.

Опять пурга, опять зима
Придет, метелями звеня.
Уйти в бега, сойти с ума —
Теперь уж поздно для меня.

Здесь невеселые дела,
Здесь горы дышат горячо,
И память давняя легла
Зеленой тушью на плечо.

Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля,
А камнем ляжет мне на грудь.

От злой тоски не матерись, —
Сегодня ты без спирта пьян.
На материк, на материк,
Ушел последний караван.

ПЕРЕКАТЫ
А. Городницкий

Всё перекаты да перекаты,
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты,
Плыву вперед по абрису.

А где-то бабы живут на свете,
Друзья сидят за водкою.
Владеют камни, владеет ветер
Моей дырявой лодкою.

К большой реке я сегодня выйду,
А завтра лето кончится.
И подавать я не должен виду,
Что умирать не хочется.

А если есть там с тобою кто-то,
Не стоит долго мучиться.
Люблю тебя я до поворота,
А дальше — как получится.

Всё перекаты да перекаты,
Послать бы их по адресу.
На это место уж нету карты,
Плыву вперед по абрису.

А. Городницкий

Ты покинь свой город,
Покинь свой город, покинь.
И, как праздник, горе
Приди отметить в "Пекин".
Все, чем были-жили,
Оставь в дорожной пыли,
И огни чужие
В окне своем посели.

Ты, кляня погоду,
Оставь свой город, оставь.
И в чужую воду
Смотри с чужого моста.
Приезжать, как в гости,
Тебе в родные места,
На чужом погосте
Тебе лежать, сирота.

На чужом погосте
Тебе лежать, сирота.
Усмехнешься: бросьте! —
Но будет дверь заперта.
И чужие горы
Навеки встанут на грудь.
Ты забудь свой город,
Забудь свой город, забудь!

ПРЕДАТЕЛЬСТВО
А. Городницкий

Предательство, предательство,
Предательство, предательство —
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок.

Зовет за тридевять земель
Трубы серебряная трель
И лошади несутся по стерне.
Но что тебе святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине?

Вина твоя, вина твоя,
Что надвое, что надвое,
Судьбу твою сломали, ротозей,
Жена твоя, жена твоя,
Жена твоя, жена твоя,
Жена твоя и лучший из друзей.

А все вокруг — как будто "за",
И смотрят ласково в глаза,
И громко воздают тебе хвалу.
А ты — добыча для ворон
И дом твой пуст и разорен,
И гривенник пылится на полу.

Учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы друзьям не доверять.
Мучительно? — Мучительно!
Мучительно, мучительно, —
Мучительнее после их терять.

И в горло нож вонзает Брут,
И под Тезеем берег крут,
И хочется довериться врагу.
Земля в закате и в дыму,
Я умираю потому,
Что жить без этой веры не могу.

А. Городницкий

Все, что будет со мной, знаю я наперед,
Не ищу я себе провожатых.
А на Чистых прудах лебедь белый плывет,
Отвлекая вагоновожатых.

На бульварных скамейках галдит малышня,
На бульварных скамейках — разлуки.
А ты забудь про меня, ты забудь про меня,
Не заламывай тонкие руки.

Я смеюсь пузырем на осеннем дожде,
Надо мной — городское движенье.
А все круги по воде, все круги по воде
Разгоняют мое отраженье.

Все, чем стал я на этой земле знаменит —
Темень губ твоих, горестно сжатых...
А на Чистых прудах лед коньками звенит,
Отвлекая вагоновожатых.

ЦИРК ШАПИТО
А. Городницкий

Вы не верьте наветам тоски,
Задушите в душе шепоток —
Между серых домов городских
Открывается цирк шапито.

Там оркестры и цокот подков,
Электричества солнечный свет.
По карманам хоть горсть медяков
Постарайтесь набрать на билет.

Тот билет — как билет на перрон,
Что вам стоит не выпить сто грамм?
Мимо окон зеленый фургон
Сонный ослик везет по утрам.

И окликнет вас ласково мать,
И сгоревшее встанет жилье,
И подарит вам детство опять
Полотняное небо свое.

Позабывшие облик земли,
Нафталином засыпьте пальто —
На окраине, в рыжей пыли
Открывается цирк шапито.

СНЕГ
А. Городницкий

Тихо по веткам шуршит снегопад, сучья трещат на огне.
В эти часы, когда все еще спят, что вспоминается мне?
Неба далекого просинь, редкие письма домой.
В царстве чахоточных сосен
Быстро сменяется осень
Долгой полярной зимой.

Снег, снег, снег, снег, снег над палаткой кружится,
Вот и кончается наш краткий ночлег.
Снег, снег, снег, снег, тихо на тундру ложится
По берегам замерзающих рек — снег, снег, снег.

Над Петроградской твоей стороной вьется веселый снежок.
Вспыхнет в ресницах звездой озорной, ляжет пушинкой у ног.
Тронул задумчивый иней кос твоих светлую прядь.
И над бульварами линий, по-ленинградскому синий,
Вечер спустился опять.

Снег, снег, снег, снег, снег за окошком кружится.
Он не коснется твоих сомкнутых век...
Снег, снег, снег, снег, что тебе, милая, снится?
Над тишиной замерзающих рек снег, снег, снег.

Долго ли сердце твое сберегу? Ветер поет на пути.
Через туманы, мороз и пургу, мне до тебя не дойти.
Вспомни же, если взгрустнется, наших стоянок огни.
Вплавь и пешком, как придется, песня к тебе доберется
Даже в нелетные дни.

Снег, снег, снег, снег, снег над палаткой кружится,
Вьюга заносит следы наших саней.
Снег, снег, снег, снег, пусть тебе нынче приснится
Залитый солнцем вокзальный перрон завтрашних дней.

СОБАЧЬЯ ПЛОЩАДКА
А. Городницкий

На Собачьей площадке собаки не лают,
Над Собачьей площадкой — небоскребов огни,
На Собачьей площадке только кошки гуляют
Да сидим мы с тобою одни.

Утро встанет стеной между нами двоими.
Частых писем не шли и обратно не жди.
Меж губами моими и губами твоими
Снег идет и бушуют дожди.

Облака под крылом заклубятся, как вата,
Непогода закроет порты на пути,
Затеряется дом твой в переулках Арбата,
И никак мне его не найти.

На Собачьей площадке собаки не лают,
Над Собачьей площадкой погасли огни,
Над Собачьей площадкой облака проплывают,
Ты на них, улыбаясь, взгляни.

ПИРАТСКАЯ
А. Городницкий

Пират, забудь о стороне родной,
Когда сигнал к атаке донесется.
Поскрипывают мачты над волной,
На пенных гребнях вспыхивает солнце.

Земная неизвестна нам тоска
Под флагом со скрещенными костями,
И никогда мы не умрем, пока
Качаются светила над снастями!

Дрожите, лиссабонские купцы,
Свои жиры студеные трясите,
Дрожите, королевские дворцы
И скаредное лондонское Сити,-

На шумный праздник пушек и клинка
Мы явимся незваными гостями,
И никогда мы не умрем, пока
Качаются светила над снастями!

Вьет вымпела попутный ветерок.
Назло врагам живем мы, не старея.
И если в ясный солнечный денек
В последний раз запляшем мы на рее, —

Мы вас во сне ухватим за бока,
Мы к вам придем недобрыми вестями,
И никогда мы не умрем, пока
Качаются светила над снастями!

АНГЛИЙСКАЯ ПЕСЕНКА
А. Городницкий

В Уэльсе теплые дожди
По крышам шелестят.
Подруга, ты меня не жди, —
Я не вернусь назад.
Стакан зажат в моей руке,
Изломан в песне рот, —
Мы в придорожном кабачке
Встречаем Новый год.

Мой нос багров, я пить здоров,
И ты меня не тронь.
Под бубна рев под связки дров
Пустился в пляс огонь.
Мы собрались здесь налегке,
Без горя и забот,
И в придорожном кабачке
Встречаем Новый год.

Кругом туманные поля,
Шумят кругом друзья.
Моя ячменная земля,
С тобою счастлив я!
Стакан зажат в моей руке,
Изломан песней рот, —
Мы в придорожном кабачке
Встречаем Новый год.

ВЛАДИВОСТОК
А. Городницкий

У края земли сижу взаперти,
Мой стол без еды, а окна без стекол.
Сирены поют, и ветер свистит,
И дождь моросит над Владивостоком.

Играю ва-банк последним рублем
Не ради любви, не ради восторга.
А чайки кричат над моим кораблем,
И тает туман над Владивостоком.

Хоть птицей заплачь, хоть волком завой,
Ты вспомнишь в пути последнем, жестоком,
Молочный туман над летней Невой
И черный туман над Владивостоком.

У края земли сижу взаперти,
Ночная вода гремит водостоком.
Сирены поют, и ветер свистит,
И дождь моросит над Владивостоком.

ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ
А. Городницкий

Твое окно рассветным светом полно.
Вчерашних туч ушел далекий фронт.
А в заполярье солнце всходит в полночь,
На полчаса зайдя за горизонт.

И ты стучишь в асфальты каблучками,
Спеша продолжить свой свободный труд,
А в заполярье зацветает камень
И птицы перелетные орут.

И будет все, как мы с тобой хотели,
И будет день твой полон синевой...
А в заполярье — мокрые метели,
И замерзает в валенках конвой.

И ты меня, наверное, не вспомнишь.
Меня теперь и помнить не резон.
А в заполярье солнце всходит в полночь,
На полчаса зайдя за горизонт.

РУБИКОН
А. Городницкий

Рассветное солнце доспехи зажгло,
Открыло заречные дали.
Прибрежная галька хрустит тяжело
Под шагом солдатских сандалий.

Пусть бьет барабан и буцина гудит
Бойцам моим, пешим и конным, —
Победа и слава нас ждут впереди,
На том берегу Рубикона!

Не скажет нам воли бессмертных богов
Бессмысленных жертв приношенье.
Пусть делится мир на друзей и врагов —
Я сам принимаю решенье.

И меч, и секира, и шрам на виске
Теперь будут нашим законом.
Я жду вас, друзья, на горячем песке
На том берегу Рубикона.

Дорога обратно заказана мне
За этою узкою Летой.
Чтоб верить в победу на той стороне,
Оставим сомненья на этой!

Сильнее же, лучник, свой лук натяни, —
До цели уж недалеко нам.
Последний привал — там, в зеленой тени,
На том берегу Рубикона.

ПОЧЕМУ РАССТАЛИСЬ
А.Городницкий

Сильный и бессильный,
Винный и безвинный,
Словно в кинофильме
"Восемь с половиной",
Забываю вещи,
Забываю даты —
Вспоминаю женщин,
Что любил когда-то.

Вспоминаю нежность
Их объятий сонных
В городах заснеженных,
В горницах тесовых.
В теплую Японию
Улетали стаи...
Помню всё — не помню,
Почему расстались.

Вспоминаю зримо
Декораций тени,
Бледную от грима
Девочку на сцене,
Балаган запойный
Песенных ристалищ.
Помню всё — не помню,
Почему расстались.

Тех домов обои,
Где под воскресенье
Я от ссор с собою
Находил спасенье.
Засыпали поздно,
Поздно просыпались.
Помню всё — не помню,
Почему расстались.

Странно, очень странно
Мы с любимой жили:
Как чужие страны
Комнаты чужие.
Обстановку комнат
Помню до детали,
Помню всё — не помню,
Почему расстались.

Век устроен строго —
Счастье до утра лишь.
Ты меня в дорогу
Снова собираешь.
Не печалься, полно,
Видишь — снег растаял...
Одного не вспомню —
Почему расстались.

ПОРУЧИК ГОЛИЦЫН
М. Гулько

Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын!
Корнет Оболенский, седлайте коня.

Мелькают Арбата знакомые лица,
Шальная цыганка поет у окна.
Подайте бокалы, поручик Голицын.
Корнет Оболенский, налейте вина.

А в сумерках кони проносятся к "Яру".
Вы что загрустили, мой юный корнет?
А в комнатах наших сидят комиссары
И девочек наших ведут в кабинет.

Над Доном угрюмым ведем эскадроны,
Нас благословляет Россия-страна.
Поручик Голицын, раздайте патроны!
Корнет Оболенский, надеть ордена!

Ах, русское солнце — великое солнце,
Корабль "Император" застыл, как стрела...
Поручик Голицын, а может вернемся?
Зачем нам, поручик, чужая земля?

Г. Дикштейн

Если косы дождей целый век расплетает и вертит
над промокшей землею озябшее небо давно,
приходите ко мне, пойте добрые песни и верьте —
есть любовь и надежда, а третьего нам не дано.

И не страшно знакомые стены надолго оставить —
если рядом друзья, где мы будем, не всё ли равно?
Наши души надежными, прочными свяжем мостами
из любви и доверья, а третьего нам не дано.

Да во веки и присно не сбудется и не приснится,
Чтобы искры сердец и страниц золотое руно
Гнало бурею с пеплом, — а в небе ни солнца, ни птицы...
Есть любовь и свобода, а третьего нам не дано.
Только раз умирать — лишь бы жили деревья и птицы...
Есть любовь и свобода, а третьего нам не дано.

ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА
В.Дорофеев

Опять пурга во тьму умчалась, воя,
И на снегу не видно ни следа,
Лишь в темноте над самой головою
Зажглась далекая Полярная звезда.

Экспресс на север звал меня гудками
И понял я, как много дней в году,
И я сказал: "Возьми ее на память,
Я подарю тебе Полярную звезду."

У вас в Москве — театры и концерты,
И даже солнце светит каждый день,
А мне все реже синие конверты
Через снега приносит северный олень.

Когда проходишь около вокзала,
Ты, может быть, и думаешь о ней,
Но все трудней и лень тебе, пожалуй,
Искать ее в лучистом зареве огней.

Опять пурга вернется многократно,
И к нам с большой земли придут суда,
И я скажу: "Отдай ее обратно,
Не для тебя она, Полярная звезда."

БОЛОТО
А. Дулов

Всё болото, болото, болото,
Восемнадцатый день болото!
Мы бредем, отсырели от пота...
Что ж поделать — такая работа,
Такая работа!

Восемнадцатый день ни корки,
Терпеливо несем эту кару:
Вот вчера мы доели опорки,
А сегодня сварили гитару,
Сварили гитару.

Пожевав сосновых иголок,
Восемнадцатый вечер подряд
Мы поем лишь: "Крепись, геолог,
Ты ветру и солнцу брат!"
И солнцу — брат...

И присев у костра на корточки,
Вместо завтрака и вместо ужина,
Я смотрю на твою фотокарточку —
Это все, что теперь мне нужно!
Теперь мне нужно...

Ты теперь далеко-далёко,
И меня ты, наверно, забыла,
Поправляя небрежно локон,
Ты с другим беседуешь мило,
Беседуешь мило...

Ну а я лишь — зубами скрипну,
У меня ведь другая забота.
Все равно я, конечно, погибну,
Что ж поделать — такая работа,
Такая работа!

Тяжело по тайге пробираться,
А голодному — бесполезно.
Мы пытались поужинать рацией,
Но она оказалась железной,
Вот сволочь, железной!

Мы мужчины, не потому ли
Мы упрямо идем к своей цели?
Правда, трое вчера утонули,
А четвертого, толстого — съели!
А толстого съели.

Все болота, болота, болота,
Восемнадцатый день болота!
Вот и все... Вот уж сыпь и рвота...
Что ж поделать — такая работа,
Такая работа!

РАЗМЫТЫЙ ПУТЬ
Сл. Н.Рубцова, муз. А.Дулова

Размытый путь и вдоль — кривые тополя.
Я слушал неба звук — была пора отлёта.
И вот я встал и тихо вышел за ворота,
Туда, где простирались желтые поля.

И вдаль пошел... А издали тоскливо пел
Гудок совсем чужой земли, гудок разлуки.
Но, глядя вдаль и в эти вслушиваясь звуки,
Я ни о чем еще тогда не сожалел...

Была суровой пристань в этот поздний час.
В промозглой мгле, искрясь, горели папиросы,
И тяжко трап стонал, и хмурые матросы
Из тьмы устало поторапливали нас.

И вдруг такой тоской повеяло с полей!
Тоской любви, тоской былых свиданий кратких...
Я уплывал все дальше, дальше — без оглядки
На мглистый берег глупой юности своей.

Размытый путь и вдоль — кривые тополя.
Я слышал неба звук — была пора отлета.
И вот я встал и тихо вышел за ворота,
Туда, где простирались желтые поля.

ТРИ СОСНЫ
А. Дулов

Стою, стою, роняя руки,
В глуши лесной, в глуши лесной,
А три сосны, как три разлуки,
Передо мной, передо мной.

Проходит лось тропой лесною,
Шумят дубы, шумят дубы,
А три сосны передо мною,
Как три судьбы, как три судьбы.

И сердце рвется на три части,
Щемит в груди, щемит в груди:
Три счастья или три несчастья
Там впереди, там впереди?

И кажется, весенним ветром
Оживлены, оживлены, —
Горят три солнца в небе светлом
И три луны, и три луны...

Стою, стою, роняя руки,
В глуши лесной, в глуши лесной,
А три сосны, как три разлуки,
Передо мной.

А. Дулов — Ю. Мориц

Уеду, уеду, уеду
В далекую южную степь,
Где мчатся собаки по следу,
Сплетенному в узкую цепь.

Там хищные птицы кочуют,
И зной не жалеет лица,
И, запах собачий почуяв,
Там заячьи рвутся сердца.

Костры я раскладывать буду,
Охотникам ужин варить,
И я навсегда позабуду,
Как надо с тобой говорить.

Я буду усталая падать,
Но слышать, что ветры гудят.
Пусть небо, и горы, и пади
Меня от тебя оградят!

Я стану угадывать зверя
По травам, растоптанным зло.
Мне смелые люди доверят
Однажды свое ремесло.

И коршуна влажное тело
Повиснет на ленте ремня.
Уеду! Какое мне дело,
Как ты проживешь без меня.

ЛЮБИМАЯ, СПИ!
Е.Евтушенко

Любимая, спи! Мою душу не мучай,
Когда затихают и море, и степь,
И пес наш хромучий, лохмато-дремучий,
Ложится и лижет соленую цепь.

А море — всем рокотом, а ветви — всем ропотом,
И всем своим опытом — старый пес на цепи,
И я тебе шёпотом, потом — полушёпотом,
Потом уже молча: — Любимая, спи!

Любимая, спи! И во сне улыбайся.
Цветы собирай и гадай, где поставить...
Но как мне заставить все это представить
Тебя — недоверу? Любимая, спи!

Любимая, спи! Мы — на шаре земном,
Свирепо летящем, готовом взорваться.
Нам надо обняться, чтоб вниз не сорваться,
А если сорваться — то только вдвоем.

БАЛЛАДА О ПЕВЧЕЙ СТАЕ
В. Егоров

Запомним этот март, и занавеса плеск,
и дату,
запомним этот зал, где души и глаза
светали,
запомним этот день, когда на юбилей
Булата
стремительно птенцы Булатова гнезда
слетались.

Мы каждую струну и каждое лицо
запомним,
и крылья распахнем, и выше полетим,
и дальше:
ведь наш недолгий день уже перевалил
за полдень,
и нам уже пора без робости парить
и фальши.

Осенние ветра кленовые листы
листают,
осенние дожди на мокрый горизонт
насели.
Навстречу нам летят иные косяки
и стаи,
они летят на юг, а мы всегда летим
на север.

Там голодно вокруг, там холодно, бело
и голо,
там пьяная пурга протягивает к нам
ручищи,
но там, где у других от стужи пропадает
голос,
там наши голоса пронзительней звучат
и чище.

Прокладывая путь в заоблачной своей
юдоли,
восславим же судьбу, пернатые мои
собратья,
за наш свинцовый век, за нашу золотую
долю,
сподобившую нас поющим косяком
собраться.

Нам певчий наш удел летевшими до нас
завещан,
и нам уже не след порхать по чердакам
бескрыло.
Вы слышите: внизу, подувши в свой манок
зловещий,
охотница с косой охотничий сезон
открыла.

Давайте же скорей друг к другу подлетим
поближе
и будем поспешать, товарищи мои
по песне:
один из нас уже под грубою плитой
в Париже,
другой из нас уже под грудою цветов
на Пресне.

Они уже из тьмы, но мы еще пока —
из света.
Кормушек сторонясь, на княжьи не садясь
палаты,
летит наш певчий клин, которому названья
нету,
и впереди вожак, которого зовут
Булатом.
1984

ДРУЗЬЯ УХОДЯТ
В. Егоров

Друзья уходят как-то невзначай...
Друзья уходят в прошлое, как в замять.
И мы смеемся с новыми друзьями,
А старых вспоминаем по ночам,
А старых вспоминаем по ночам.

А мы во сне зовем их, как в бреду.
Асфальты топчем, юны и упруги...
И на прощанье стискиваем руки,
И руки обещают нам: приду,
И руки обещают нам: приду.

Они врастают, тают в синеву,
А мы во сне так верим им, так верим.
А наяву — распахнутые двери.
И боль утраты тоже наяву,
И гарь утраты тоже наяву.

Но не прервать связующую нить!
Она дрожит во мне и не сдается.
Друзья уходят, кто же остается?
Друзья уходят, кем их заменить?
Друзья уходят, кем их заменить?

ПЬЕРО
В. Егоров

Прости меня, дружок, за пьяное перо.
На эту болтовню, пожалуйста, не сетуй.
Но знай, что до сих пор заплеванный Пьеро
На тоненьких ногах шатается по свету.

И мы, встречаясь с ним на ленточках дорог,
Не ведая, бредем, с Пьеро почти что рядом...
Но только он подрос, напялил свитерок
И стер с лица сурьму, белила и помаду.

Но, сбросив мишуру фигляра и шута,
В нем корчится душа, орущая, былая.
И полночью, когда с улыбкою у рта
Людские души спят, душа Пьеро пылает.

И на ее огне он стряпает стихи
И дремлет на плече у розоватой зорьки.
Рука его крепка, глаза его сухи,
А строки на бумаге солоны и горьки.

Но утро настает, и сумку, как суму,
Закинув за плечо, он скатится с порога.
И все же я, поверь, завидую ему,
И все же я, представь, иду его дорогой.

СИНЯЯ ПЕСНЯ
В. Егоров

Рассыпаны звезд голубые горошины.
Бредет по земле человек огорошенный —
измотанный шаг,
размотанный шарф...
А небо плюется порошею.

Ах, ноченька-ноченька, синяя ноченька,
без слов и без слез, и без имени-отчества...
Плечами опав,
чужая судьба
бредет по земле одиночества.

Проходит судьба по змеящимся улицам,
плечами кричит и зрачками сутулится,
и, словно во сне,
серебряный снег
сугробами синими дуется.

Проходит судьба, опоясана инеем.
Глаза у судьбы ослепительно синие...
За ней наяву
бегут в синеву
дорожные синие линии.

ДОЖДЬ СМОЕТ ВСЕ СЛЕДЫ
В. Егоров

В ту ночь, когда Москву обшарил первый ливень,
Я, брошенный к столу предчувствием беды,
В дрожащей полутьме рукой дрожащей вывел:
Дождь смоет все следы, дождь смоет все следы...

Четырежды падут все вехи и устои,
Исчезнут города, осыплются сады,
Но что бы ни стряслось — печалиться не стоит:
Дождь смоет все следы, дождь смоет все следы...

Ведь время — тоже дождь, который вечно длится,
Который не щадит ни женщин, ни мужчин,
Он хлещет наугад по крышам и по лицам,
По инею волос и кружевам морщин...

И где бы ты ни жил, в какой бы ни был силе,
И кто бы ни склонял тебя на все лады,
И сколько б ни вело следов к твоей могиле —
Дождь смоет все следы, дождь смоет все следы...

Так думал я, когда от грома задрожали
Промокшие дворы, и два моих птенца,
Которых мы с тобой так рано нарожали,
Устроили галдёж перед лицом отца.

И понял я в тот миг, от ливня изнывая,
Что детский этот крик, ворвавшийся сюда,
И есть тот самый след, который несмываем,
Который негасим нигде и никогда...

А дождь стучит вовсю, и помощи не просит,
Звенящую метлу зажав в своей горсти.
Он драит тротуар, как палубу — матросик,
И мокрый
тротуар
как палуба
блестит...

В. Егоров

Как много на Земле земли,
Где вечереющие зарева
Густые вьюги замели,
Густые вьюги замели,
Дожди задумчивые залили.

Она протягивает к нам
Свои заснеженные полосы,
И отплывает от окна,
И отплывает от окна
Лобасто мчащегося поезда.

Над ней кочующий туман,
Над ней неведомье бездонное,
На ней построить бы дома,
На ней построить бы дома,
Но до сих пор она бездомная.

И излучая черный свет
Из белизны ее расстеленной,
Зрачки проталин смотрят вслед,
Зрачки проталин смотрят вслед
Чуть-чуть печально и растерянно.

ЛАНКА
Ю.Колесников — В.Егоров

Заметеливался снег пеной,
Расплывались как во сне стены,
И свисала с потолка лампа,
И лежала на руках Ланка.

Помнишь, Ланка, пузыри, пары,
Маяковку, фонари, фары?
И лохматую как плед полночь,
Два коктейля на столе — помнишь?

Отпечатались следы в слякоть,
Было много ерунды всякой,
Было столько всяких слов, Лана,
Ты прости меня за всё, ладно?
И за то, что написал — тоже,
И за то, что напишу позже.

И задумчиво назвав другом,
Разреши поцеловать руку —
Просто так поцеловать, просто,
За горчащие слова в прошлом.

Сердце бьётся под рукой ранкой,
Я не знаю никакой Ланки,
И ни ямочки у рта хмурой,
Это так я, наболтал сдуру.

В. Егоров

Прости меня. Растерянно кляня,
Прости меня.
Впусти меня. Минувшее уняв,
Впусти меня.
Нельзя судить, когда озяб,
Когда трясет.
Впусти меня. Прости меня —
За всё!

За что ты так? Швыряешь как пятак —
Зачем ты так?
Распни меня. На выстраданных днях
Распни меня.
Казни, но только не гони
В закат, как в смерть.
Никчемная, ничейная —
Не смей!

Смеюсь навзрыд. Зрачков твоих костры
Горят навзрыд.
Пойми меня. Огнями глаз маня,
Прими меня.
Любовь! И быль ее, и боль
Зажав в горсти,
Прости меня, прости меня,
Прости!

С. Есенин

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий, ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

С. Есенин

Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос одинокий —
И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?

Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.

А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.

С. Есенин

Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, потраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.

С. Есенин

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь...
Оттого пред сонмом уходящим
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.

С. Есенин

Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах, какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, —

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать —
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

АННА
Г. Жуков

Звякнет узда, заартачится конь,
вспыхнет зарница степного пожара,
лязгнет кольцо, покачнется огонь,
всхлипнет младенец, да вздрогнет гитара.

Ах, догоняй, догоняй, догоняй.
Чья-то повозка в ночи запропала.
Что же ты, Анна, глядишь на меня?
Значит — не я, что ж так смотришь устало?

Что же ты, Анна, цыганская кровь,
плачешь с раскрытыми настежь глазами?
Стол собери да вина приготовь,
будем смеяться и плакать над нами.

Боже мой, смейся, я смех пригублю,
горестный смех твой — единственный яд мой.
Плачь. Боже мой, я другую люблю,
вечно, до смерти, всю смерть безвозвратно.

Боже мой, плачь, это я отворял
в ночь ворота и гремел на пороге,
что-то искал, что давно потерял,
и не в конце, а в начале дороги.

Ну догони, догони мой фургон.
Что же ты, Анна, так смотришь, ей-богу?
Вознегодуй на постылый закон
и разверни за оглобли дорогу.

Боже мой, смейся, легла колея
под колесо так привычно и странно.
Пыль в полстепи — это, видимо, я.
Женщина плачет — то, видимо, Анна.

ВЫШЕ ГОЛОВУ!
А.Зарифьян

Ах, как славно, как забавно и потешно
Начинались наши детские года!
...В море жизни мы вступаем безмятежно —
Возле щиколоток плещется вода.

А потом нас увлекают неизменно
Волны грозные и ветер штормовой.
Смейся, молодость! — нам море по колено,
Чайки светлые парят над головой.

Вглубь шагаем, о себе не беспокоясь,
Ни пиратов не боимся, ни молвы.
Годы мчатся — и вода уже по пояс,
Но пока что далеко до головы.

Виден берег. Неуютно там и голо.
Да назад не возвратиться всё равно.
А вода уже качается у горла —
Выше голову, покуда держит дно!

Жизнь внезапно оказалась столь короткой —
Вместо чаек кружат тучи воронья.
Волны плещутся уже у подбородка —
Выше голову: никто нам не судья!

Из-под ног во мглу уходит дно кривое.
Как рискованно надеждам доверять.
Воды тёмные сошлись над головою.
Выше голову! Нам нечего терять.

СВЕЧИ
М.Звездинский

Осенней ночью за окном туман поссорился с дождем,
И в беспробудный вечер, и в беспробудный вечер
О чём-то близком и родном,
О чём-то дальнем, неземном,
Сгорая, плачут свечи, свечи.

Казалось плакать бы о чем — мы, в общем, праведно живем,
Но иногда под вечер, но иногда под вечер
Мы вдруг садимся за рояль,
Cнимаем с клавишей вуаль
И зажигаем свечи, свечи.

А свечи плачут для людей, то тише плачут, то сильней,
И осушить горючих слез они не успевают,
И очень важно для меня,
Что не боится воск огня,
Что свечи плачут для меня, что свечи тают.

В. Канер

А все кончается, кончается, кончается...
Едва качаются перрона фонари.
Глаза прощаются, надолго изучаются.
И так все ясно, слов не говори.

А голова моя полна бессонницей,
Полна тревоги голова моя.
И как расти не может дерево без солнца,
Так не могу я жить без вас, мои друзья.

Спасибо вам, не подвели, не дрогнули,
И каждый был открыт таким как был.
А дни короткие за сердце тронули.
Спасибо вам, прощайте до Курил.

Мы по любимым разбредемся и по улицам,
Наденем фраки и закружимся в судьбе.
А если сердце заболит, простудится,
Искать лекарство будем не в себе.

Мы будем гнуться, но наверно не загнемся,
Не заржавеют в ножнах скрытые клинки,
И все когда-нибудь куда-нибудь вернемся,
И будем снова с вами просто мужики.

СИНИЛЬГА
Г.Карпунин

Росу золотую склевала синица,
Над сонным болотом клубится рассвет.
Мы снова уходим, и снова Синильга
Берёзовой веточкой машет нам вслед.

Куда ж мы уходим и что же нас гонит,
Куда же влечёт нас шальная судьба?
Мы встретимся снова в пустынном вагоне,
И ты улыбнёшься – привет, старина!

Мы вспомним, как раньше с тобою мы жили,
Как слали проклятья бродячей судьбе.
Мы стали иными, мы стали чужими,
Но не изменили мы сами себе.

Ребята, ребята, мы будем бессильны
Забыть удивительный этот рассвет.
Но только однажды, однажды Синильга
Берёзовой веточкой машет нам вслед.

В. Качан

У окна стою я, как у холста.
Ах, какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета,
И Неглинку и Манеж.
А над Москвой встает зеленый восход,
По мосту идет оранжевый кот,
И лотошник у метро продает
Апельсины цвета беж.

А в троллейбусе мерцает окно,
Пассажиры — как цветное кино.
А мне, товарищи, ужасно смешно
Наблюдать в окошко мир.
А этот негр из далекой страны
Так стесняется своей белизны,
И рубают рядом с ним пацаны
Фиолетовый пломбир.

И качает головой постовой —
Он сегодня ошарашен Москвой.
Ни черта он не поймет, сам не свой —
Словно рыба на мели...
А я по улицам бегу, хохочу,
Мне любые чудеса по плечу,
Фонари свисают — ешь, не хочу —
Как бананы в Сомали.

Е. Клячкин

Не гляди назад, не гляди,
Просто имена переставь.
Спят в твоих глазах, спят дожди.
Ты не для меня их оставь.
Перевесь подальше ключи,
Адрес поменяй, поменяй.
А теперь подольше молчи —
Это для меня.

Мне-то все равно, все равно.
Я уговорю сам себя.
Видно, все за нас решено,
Видно, все ворует судьба.
А только ты не веришь в судьбу.
Значит, просто выбрось ключи.
Я к тебе в окошко войду.
А теперь молчи.

ПИЛИГРИМЫ
(Муз. Е.Клячкина, сл. И.Бродского)

Мимо ристалищ, капищ, храмов мимо и баров,
Мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров,
Мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима,
Синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы.

Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты.
Глаза их полны заката, сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы,
Звезды дрожат над ними и хрипло кричат им птицы, —

Что мир останется прежним. Да, останется прежним.
Ослепительно снежным и сомнительно нежным.
Что мир останется лживым, мир останется вечным,
Может быть — постижимым, но все-таки — бесконечным.

А значит — не будет толка от веры в себя да в бога.
А значит, остались только иллюзия и дорога.

ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ
Е. Клячкин

Я прощаюсь со страной, где
Прожил жизнь, не разберу, чью.
И в последний раз, пока здесь, —
Этот воздух, как вино, пью.

А на мне, земля, вины нет!
Я не худший у тебя сын.
Если клином на тебе свет,
Пусть я сам решу, что свет — клин.

Быть жестокой к сыновьям — грех,
Если вправду ты для них мать.
Первый снег, конечно, твой снег,
Но позволь мне и второй знать.

А любовь к тебе, поверь, есть.
Я и слякоти твоей рад,
Но отрава для любви — лесть.
Так зачем, скажи, ты пьешь яд?

Ты во мне как я в тебе — весь,
Но не вскрикнет ни один шрам.
То, что болью прозвенит здесь,
Клеветой прошелестит там.

Я прощаюсь со страной, где
Прожил жизнь, не разберу, чью.
И в последний раз — пока здесь —
Этот воздух, как вино, пью.
3 мая 1973 г.

ПСКОВ
Е.Клячкин

Помнишь этот город, вписанный в квадратик неба,
Как белый островок на синем?
И странные углы косые...
Жаль одно — что я там был тогда как будто не был...

Помнишь церковь, что легко взбежала на пригорок?
И улеглась на нем свободно,
Откинув руку с колокольней,
Как лежал бы человек, спокойно глядя в небо.

Ветерок относит тени и друзей и женщин.
Что ж, разве это не прекрасно,
Что верить до конца опасно?
Неужели ты чего-нибудь другого хочешь?

Две свечи в ногах, а сами встанут в изголовье.
Вот — фотография прекрасна,
И время над тобой невластно.
Слава богу, та, с косою, нас еще не ловит.

Стены этих храмов по глаза укрылись в землю,
И добрые седые брови,
И в желтых бородах улыбки...
Неужели ты в ответ не хочешь улыбнуться?

Камни нас в лицо узнают и запомнят — камни.
Ну разве нам с тобой не ясно,
Что все устроено прекрасно?
Лица их в морщинах, тяжкие тела их помни!

Так лежал бы человек, спокойно глядя в небо...

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС
Е.Клячкин — И.Бродский

Плывет в тоске необъяснимой
Среди кирпичного надсада
Ночной кораблик негасимый
Из Александровского сада,
Ночной фонарик нелюдимый,
На розу желтую похожий,
Над головой своих любимых,
У ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой
Пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
Печально сделал иностранец.
И выезжает на Ордынку
Такси с больными седоками,
И мертвецы стоят в обнимку
С особняками.

Плывет в тоске необъяснимой
Певец печальный по столице,
Стоит у лавки керосинной
Печальный дворник круглолицый,
Спешит по улице невзрачной
Любовник старый и красивый,
Полночный поезд новобрачный
Плывет в тоске необъяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
Пловец в несчастие случайный,
Блуждает выговор еврейский
По желтой лестнице печальной,
И от любви до невеселья
Под Новый год, под воскресенье,
Плывет красотка записная,
Своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
Дрожат снежинки на вагоне,
Морозный ветер, бледный ветер
Обтянет красные ладони,
И льется мед огней вечерних
И пахнет сладкою халвою,
Ночной пирог несет сочельник
Над головою.

Твой Новый год по темно-синей
Волне средь моря городского
Плывет в тоске необъяснимой,
Как будто жизнь начнется снова,
Как будто будут свет и слава,
Удачный день и вдоволь хлеба,
Как будто жизнь качнется вправо,
Качнувшись влево.

Е. Клячкин

Задвинуты пальцы в косые штиблеты,
Наброшен на плечи грохочущий плащ.
И руки ли это, перчатки ли это,
Лицо или маска, проспект или пляж?

Песок между пальцев и солнце на коже,
Деревья шумят, это значит — растут.
Ах, как это солнце на солнце похоже,
А новая кожа — на новый костюм.

Как все эти лица похожи на лица,
как ловко пристала печать на замке.
Им если не слиться — хотя бы пролиться!
Но ключик у рыбки, а рыбка — в реке.

И плавают люди — такие как люди,
И шпильки в затылке, и шпильки в виске.
Их лица, как в рамку, оправлены в будни,
И с удочкой кто-то сидит на песке.

Он смотрит не дальше, а просто чуть мимо
Шеренги ботинок и стопки рубах.
Реальность его — безусловна и мнима,
Но руки тверды его и недвижимы...

Вот я-то и есть этот самый рыбак.

Е. Клячкин

Сигаретой опиши колечко,
Спичкой на снегу поставишь точку...
Что-то, что-то надо поберечь бы,
А не бережем — уж это точно!

Обернется золотою рыбкой,
Захочу — шутя поймаю шапкой.
Кажется вначале просто гибкой,
Приглядишься — оказалась шаткой.

Э, да что там ждать, скорее в норку,
Отложи до завтра все догадки.
Что ты скажешь, маленькая горка,
А такая трудная повадка!

Сигаретой опиши колечко,
Спичкой на снегу поставишь точку.
Что-то, что-то надо поберечь бы,
А не бережем — уж это точно.

Е. Клячкин

Под колесами свистят виражи.
Крепче голову руками держи!
Ох, водитель мне попался лихой...
Только кузов вот забит требухой.

Чудо-тачка, я один — пассажир.
Если знаешь, куда едем — скажи!
На секунду задержись, всё пойму.
Пассажиру виражи ни к чему.

В этой тряске вроде что-то не то,
И струится с потолка шепоток:
"Что на что ты, дурачок, променял..."
Только шёпот этот — не про меня!

Что считаться, если счеты просты,
Упирается дорога в кусты.
Ты же знаешь, за кустом — поворот.
Но торопится дорога вперед...

То ли нам сигналят, то ли не нам?
Брызжут камешки по сторонам...
Ни к чему теперь качать головой.
Поздно, поздно, гражданин постовой!

Е. Клячкин

Сколько названо доpог твоим именем,
Hо всему пpиходит сpок, ты пойми меня.

Десять заповедей мне, а тебе — одна.
Силуэт в седом окне, чья же тут вина?

Впрочем, это всё пустяк, что вину считать?
Просто ждали не шутя – можно в шутку ждать.

Я скажу: "А я хочу!", ты кивнешь: "Валяй!"
Я под горочку качу словно тот трамвай.

Я к кому-то подойду, приласкав букет.
Клином – клин, а дурью – дурь, я скажу: "Привет!"

Мой ответ – ее вопрос – мостик выстроен.
Портсигар мой папироскою выстрелит.

Спросит: "любите цветы?", а я люблю траву...
И зачем я с ней на "ты", и куда зову?

И опять я не пpо то, снова тpу виски,
Мы пойдем своим путем, но это путь тоски.

Сколько названо доpог твоим именем,
Hо иначе я не мог, ты пойми меня.

Е.Клячкин — А.Городницкий

Сентябрь сколачивает стаи,
и первый лист звенит у ног.
Известна истина простая:
свободен — значит, одинок.

Мечтая о свободе годы,
не замечаем мы того,
что нашей собственной свободы
боимся более всего.

И на растерянные лица
(куда нам жизни деть свои?)
крылом спасительным ложится
власть государства и семьи.

В углу за снятою иконой,
вся в паутине, пустота.
Свободен — значит, вне закона —
как эта истина проста!

Входная дверь гремит как выстрел
в моем пустеющем дому.
Так жить нам вместе, словно листьям,
а падать вниз по одному.

БРИГАНТИНА
П. Коган

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.

Капитан, обветренный как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас.
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина!

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенки поют.

Так прощаемся мы с серебристой,
Самою заветною мечтой...
Флибустьеры и авантюристы,
Братья по крови горячей и густой.

И в беде, и в радости, и в горе,
Только чуточку прищурь глаза —
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.

БАБЬЕ ЛЕТО
И. Кохановский

Клены выкрасили город
Колдовским каким-то цветом —
Это скоро, это скоро
Бабье лето, бабье лето.

Что так быстро тают листья?
Ничего в них непонятно.
А я ловлю, как эти листья,
Наши даты, наши даты.

А я кружу напропалую
С самой ветреной из женщин.
Я давно искал такую —
И не больше, и не меньше.

Только вот — ругает мама,
Что меня ночами нету,
Что я слишком часто пьяный
Бабьим летом, бабьим летом.

А я забыл, когда был дома,
Спутал ночи и рассветы...
Это омут, ох, это омут —
Бабье лето, бабье лето!

А. Крупп

Что нам знакомые дома,
Когда из них друзья ушли?
Когда ты на краю земли,
Не сможет песня жить сама.

Ты песню унесла мою,
Ее ты носишь в рюкзаке.
Хочешь, я новую спою,
Пущу ее вниз по реке?

Взлетит, как бабочка, с руки
И долетит до синих гор.
Она отыщет ваш костер,
Узнает ваши рюкзаки,

Согреет крылья у огня,
Ее ты только подожди.
Она расскажет про меня,
Про то, что здесь идут дожди.

Гитара без тебя молчит,
А ты мне видишься во сне.
Фильм на некрашеной стене,
А по палатке дождь стучит...

Нам сто разлук на долгий срок,
Следы тревоги на лице...
И ждет с тобой нас сто дорог
И сто свиданий в их конце.

ГОРОД
Ю. Кукин

Горы далекие, горы туманные, горы,
И улетающий, и умирающий снег...
Если вы знаете — где-то есть город, город,
Если вы помните — он не для всех, не для всех.

Странные люди заполнили весь этот город,
Мысли у них поперек, и слова — поперек.
Из разговоров они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог.

Если им больно — не плачут они, а смеются,
Если им весело — вина хорошие пьют.
Женские волосы, женские волосы вьются,
И неустроенность им заменяет уют.

Вместо домов у людей в этом городе — небо,
Руки любимых у них — вместо квартир.
Я никогда в этом городе не был, не был,
Я все искал, но никак мне его не найти.

Я иногда проходил через весь этот город —
Мне бы увидеть, а я его не замечал.
И за молчанием или за разговором —
Шел я по городу, вышел и не повстречал.

Поездом — нет!, поездом мне не доехать,
И самолетом — тем более не долететь!
Он задрожит миражом, он откликнется эхом...
Но я ищу, я хочу, и мне надо хотеть.

ГОСТИНИЦА
Ю. Кукин

Ах, гостиница моя, ах, гостиница!
На кровать присяду я — ты подвинешься,
Занавесишься ресниц занавескою...
Я на час тебе жених, ты — невестою.

Бабье лето, так и быть, не обидится.
Всех скорее позабыть, с кем не видеться.
Заиграла в жилах кровь коня троянского,
Переводим мы любовь с итальянского.

Наплывает слов туман, а в глазах укор,
Обязательный обман, умный разговор.
Сердце врет: "Люблю, люблю!" — на истерике,
Невозможно кораблю без Америки.

Ничего у нас с тобой не получится,
Как ты любишь голубой мукой мучиться!
Видишь, я стою босой перед вечностью,
Так зачем косить косой — человечностью?

Коридорные шаги злой угрозою,
Было небо голубым — стало розовым.
Я на краешке сижу, и не подвинулся...
Ах, гостиница моя, ты гостиница.

Ю. Кукин

Говоришь, чтоб остался я, чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами наблюдал из окна.
А мне б дороги далекие, и маршруты нелегкие,
Да и песня в дороге мне словно воздух нужна.

Чтобы жить километрами, а не квадратными метрами,
Холод, дождь, мошкара, жара — не такой уж пустяк!
И чтоб устать от усталости, а не от собственной старости,
И грустить об оставшихся, о себе не грустя.

Пусть лесною Венерою пихта лапой по нервам бьет,
Не на выставках — на небе — изучать колера.
И чтоб таежные запахи, а не комнаты затхлые,
И не жизнь в кабаках — рукав прожигать у костра.

А ты твердишь, чтоб остался я, чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами наблюдал из окна.
А мне б дороги далекие, и маршруты нелегкие,
Да и песня в дороге мне словно воздух нужна.

Ю. Кукин

Опять тобой, дорога,
Желанья сожжены.
Нет у меня ни бога,
Ни черта, ни жены.
Чужим остался Запад,
Восток — не мой Восток.
А за спиною запах
Пылающих мостов.

Сегодня вижу завтра
Иначе, чем вчера.
Победа, как расплата,
Зависит от утрат.
Тринадцатым солдатом
Умру, — и наплевать.
Я жить-то не умею,
Не то что убивать.

Повесит эполеты
Оставшимся страна.
И к черту амулеты,
И стерты имена...
А мы уходим рано,
Запутавшись в долгах,
С улыбкой д'Артаньяна,
В ковбойских сапогах.

И миражом пустыни
Сраженный наповал,
Иду, как по трясине,
По чьим-то головам.
Иду, как старый мальчик,
Куда глаза глядят...
Я вовсе не обманщик,
Я — Киплинга солдат.

БАКСАНСКАЯ ОСЕНЬ
Б. Левин

И вновь я Баксаном любуюсь, как сказкой,
Прекрасной, прошедшей и неповторимой,
Веселой и щедрой, совсем по-кавказски,
И чуточку грустной, как повести Грина.

Такая здесь осень, волшебница света, —
Одела березы в янтарные бусы,
И все поцелуи бездумного лета
Зажгла в факелах, словно волосы русы.

Гори, мое лето, в березовой роще!
Уже не звенит над Баксаном гитара.
Все стало сложнее, а может — и проще,
Да жаль только — листья все поразметало.

В ЗЕМЛЯНКЕ
К.Листов — А.Сурков

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко-далеко,
Между нами снега и снега...
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови!
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.

НА МАЛЕНЬКОМ ПЛОТУ
Ю. Лоза

На маленьком плоту, сквозь бури, дождь и грозы,
Взяв только сны и грезы, и детскую мечту,
Я тихо уплыву, пути не выбирая,
И, может быть, узнаю мир, в котором я живу.

Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз.
Но мой плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло — вовсе не так уж плох.

Я не от тех бегу, кто беды мне пророчит.
Им и сытней и проще на твердом берегу.
Им не дано понять, что вдруг со мною стало,
Что вдаль меня позвало, успокоит что меня.

Нить в прошлое порву, и дальше будь что будет.
Из монотонных буден я тихо уплыву
На маленьком плоту, лишь в дом проникнет полночь,
Чтоб рифмами наполнить мир, в котором я живу.

СИНЯЯ ПТИЦА
А. Макаревич

Мы в такие шагали дали,
Что не очень-то и дойдешь.
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь.
Мы в воде ледяной не плачем,
И в огне почти не горим.
Мы, охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин.

Говорят, что за эти годы
Синей птицы пропал и след,
Что в анналах родной природы
Этой твари в помине нет.
Говорят, что в дальние страны
Подалась она навсегда, —
Только я заявляю прямо:
Это полная ерунда!

Синей птицы не стало меньше,
Просто, в свете последних дней,
Слишком много мужчин и женщин
Стали сдуру гонять за ней.
И пришлось ей стать осторожней,
Чтоб свободу свою спасти,
И вот теперь почти невозможно
Повстречать ее на пути.

Стала пуганой птица удачи,
И не верит людским рукам,
Да и как же ей быть иначе?
Браконьеры и тут и там.
Подкрадешься — она обманет,
И вот уже навсегда ушла,
И только небо тебя поманит
Синим взмахом ее крыла.

ПОТОМУ ЧТО НЕЛЬЗЯ БЫТЬ НА СВЕТЕ КРАСИВОЙ ТАКОЙ
И.Матвиенко — М.Андреев

Облетает листва — у природы своё обновленье.
И туманы ночами стоят и стоят над рекой.
Твои волосы, руки и плечи — твои преступленья,
Потому, что нельзя быть на свете красивой такой!

Потому, что нельзя, потому, что нельзя,
Потому, что нельзя быть на свете красивой такой!

Эти жёлтые листья в ладони свои собираешь.
Отсверкали они и лежат на холодном лугу.
И ты сердцем моим, словно листьями теми играешь,
И бросаешь в костёр. Не сжигай только нашу мечту!

Я боюсь твоих губ, для меня — это просто погибель.
В свете лампы ночной твои волосы сводят с ума!
И всё это хочу навсегда, навсегда я покинуть,
Только как это сделать — ведь жить не могу без тебя.

ДАВАЙ, НАЯРИВАЙ!
И.Матвиенко — А.Шаганов

Распрощался я с юностью вешней,
Но осталось похмелье весны.
Я гуляю, веселый и грешный,
По бескрайним просторам страны.

Я простился с любовною дрожью,
Но забавы остался запас.
По великому по бездорожью
Я пою, я играю для вас.

А ну, давай, наяривай,
Гитара семиструнная,
Чего сидеть да горевать,
Ведь ночь такая лунная.

А ну, налей, эх, не жалей —
Похмелье штука тонкая,
А ну, давай, давай, давай
Играй, гитара звонкая.

Про меня не такое расскажут,
Не такое, небось, наплетут,
Дескать, бражничал, дескать, куражил
И расхаживал барином тут.

Дайте, дайте, мне песен рассейских,
Я босой обойду полстраны.
Распростился я с юностью вешней,
Но осталось похмелье весны.

О. Митяев

Изгиб гитары желтой рукой обнимешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь,
Качнется купол неба, большой и звездно-снежный...
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.
Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!
И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

И все же с комом в горле мы тех сегодня вспомним,
Чьи имена, как раны, на сердце запеклись...
Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

О. Митяев

В осеннем парке городском
Вальсирует листва берез,
А мы лежим перед броском,
Нас листопад почти занес.
Занес скамейки и столы,
Занес пруда бесшумный плес,
Занес холодные стволы
И бревна пулеметных гнезд.

А на затвор легла роса
И грезится веселый май,
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай,
Не закрывай! — кричат грачи,
Там сквозь березовый конвой
Ползет лавина саранчи
На город за твоей спиной.

И ахнет роща, накренясь,
Сорвутся птицы в черный дым,
Сержант лицом уткнется в грязь,
А он таким был молодым.
И руки обжигает ствол,
Ну сколько можно лить свинец!
Взвод ни на пядь не отошел,
И вот он, вот уже конец...

Развозят пушки на тросах,
Все говорят "вставай, вставай!"
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай.
Не закрывай! — кричат грачи,
Ты слышишь, потерпи, родной!
А над тобой стоят врачи,
И кто-то говорит: "Живой..."

ВОСКРЕСЕНИЕ
О. Митяев

Посвящение Юрию Визбору

Он сойдет на безлюдный перрон,
На прощанье кивнув проводнице.
Оживятся вокзальные птицы,
По походке узнав — это он.

Сколько раз через этот вокзал
Он опять к суете возвращался,
Сколько раз так же шумно прощался
И в вечерних огнях отбывал.

Но сегодня никто нас не ждет,
В лужах лед, и пока не светает,
И никто на планете не знает,
Где он нынче гостит и живет.

В стылой бане затопим мы печь
И, болтая, налепим пельмени,
И земля свою скорость изменит,
Не давая событиям течь.

Из окна — лес, за лесом — поле,
Падает снег на озерную гладь,
И еле слышен звон колоколен, —
И воскресение, и благодать.

И от белых березовых дров
Станет каменка жаром томиться,
И попробуй поверь, что не снится
Мне cпокойная вязь его слов.

Как же вышло, что не довелось?
Мы ни разу вот так не сидели,
И не пили, и песен не пели,
Но сегодня всё вдруг удалось.

И подойдут наши пельмени,
Он всё расспросит — кто да чего,
А со двора стылая темень
Будет глядеть в наше окно.

И, прощаясь, он двери толкнет,
Разомлевший от пара и водки,
И пойдет потихонечку к лодке,
И домой между звезд поплывет.

Я ж останусь стоять на снегу,
Босиком, в белоснежном исподнем.
Я поехал бы с ним хоть сегодня,
Но, наверно, пока не могу.

Вот и всё. А кому рассказать —
Как в психушке примерить рубашку!
Два стакана, и дверь нараспашку,
И опять воскресения ждать...

Из окна — лес, за лесом поле,
Падает снег на озерную гладь,
И еле слышен звон колоколен, —
И воскресение, и благодать.

БАРБАРИСОВЫЙ КУСТ
Н. Моренец

Мне не забыть той долины,
Холмик из серых камней...
И ледоруб в середину
Воткнут руками друзей.

Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст...
Парень уснул и не слышит
Песен сердечную грусть.

Тропка, как ленточка, вьется,
Горная речка шумит,
Тот, кто в долину вернется,
Холмик простой посетит.

Слышны раскаты далеко,
Пушечных выстрелов гром,
А за хребтами высоко
Други дерутся с врагом.

И на вечернем досуге
В скалах мерцает огонь.
Грустную песню о друге
Тихо играет гармонь.

ВЬЮГА
А.Морозов — А.Поперечный

Жена у окна, провожая, мне глухо
Шепнет: — Кто с тобой будет там?
Жена до угла, ну а дальше лишь вьюга,
Лишь вьюга за мной по пятам.

Жена у окна — ну а там, за горою,
Война, где нас, может, убьют.
Где люди чужие нас в землю зароют,
А жены чужие всплакнут.

Вьюга, вьюга, вьюга — грусть, печаль развей!
Вечная подруга сумрачных полей.
Вьюга, вьюга, вьюга — ты мне как подруга,
Верная подруга до последних дней.

Жена, у окна ты не плачь, дорогая,
Прижавши сынишку дрожа, —
Коль я не вернусь — прилетит моя, знаю,
К тебе не чужая душа.

Жена, у окна заведи с ней беседу,
Да только ни в чем не вини!
Мы вырвали, ох! — дорогую победу,
Хоть с ней наши кончились дни.

С.Никитин — В.Коротич

Переведи меня через майдан,
Через родное торжище людское,
Туда, где пчелы в гречневом покое.
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан!
Он битвами, слезами, смехом дышит,
Порой меня, порою сам себя не слышит.
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
Где мной все песни сыграны и спеты.
Я в тишь войду и стихну — был и нету.
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан!
Там плачет женщина, когда-то мне родная.
Теперь пройду — и даже не узнаю...
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
С моей любовью, с болью от потравы.
Здесь дни моей ничтожности и славы.
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет.
Мой сын поет сегодня на майдане.
Переведи меня через майдан!

Переведи...! Майдана океан
Качнулся, взял и вел его в тумане,
Когда упал он мертвым на майдане.
А поля не было, где кончился майдан.

С. Никитин

Пахнет дымом, и грустно очень.
По дворам, где жгут листву,
Невидимкою бродит осень,
Покидающая Москву.

Сколько грусти и сколько света!
Как пронзителен птичий гвалт!
Листья желтые с черных веток
Тихо падают на асфальт.

Ветер листья метет, как дворник,
Растворяется дым, и мне
Так спокойно и так просторно
В этой доброй, как мир, тишине.

И не надо сердиться вовсе,
Что опять я брожу один.
Понимаешь, уходит осень —
Я хочу ее проводить.

ПЕСНЯ СЛЕПЦОВ
С.Никитин — М.Светлов

Ох, поет соловей на кладбище,
Над могилкой шумят тополя.
Сосчитай, сколько сирот и нищих
Навсегда схоронила земля.

Я стою перед близкой могилой,
Я давно свое счастье забыл.
Хоть бы где-нибудь, где-нибудь милый,
Хоть какой-нибудь родственник был...

Ты живого меня пожалей-ка,
Ты слепого обрадуй во мгле...
Далеко покатилась копейка
По кровавой, по круглой земле.

Ни угла и ни теплой постели,
По ослепшей земле мы идем,
Нашу долю заносит метелью,
Заливает осенним дождем.

Все богатство — клюка да веревка,
Все богатство, считай — не считай.
Разменяй же, Господь, сторублевку,
По полтинничку нищим подай.

ГОРИЦВЕТ
С. Никитин

Ну, что же, прощай, и коня вороного
Ко мне подведи от плетня.
Я скоро вернусь, и у камня седого
В долине ты встретишь меня.

Никто, моя радость, тебя не осудит,
Ни добрый, ни злой человек.
Обнимемся, что ли, как близкие люди,
И будем друзьями навек.

Ну, что же, прощай! Но зачем ты прикрыла
Глаза голубые — рассвет?
Ведь ты же сама и коня напоила,
И в гриву вплела горицвет...

С. Никитин — О. Чухонцев

Что мне шумит, что мне звенит
Далече рано пред зорями...
"Слово о Полку Игореве"

Зычный гудок, ветер в лицо, грохот колес нарастающий,
Вот и погас красный фонарь. Юность, курящий вагон.
Вот и опять вздох тишины веет над ранью светающей,
И на пути с черных ветвей сыплется гомон ворон.

Родина, свет тусклых полей, омут речной да излучина,
Ржавчина крыш, дрожь тополей, рокот быков под мостом.
Кажется, всё, что улеглось, талой водой взбаламучено,
Всплыло со дна и понеслось, чтоб отстояться потом.

Это весна всё подняла, всё потопила и вздыбила,
Бестолочь дней, мелочь надежд, и показала тщету.
Что ж я стою, оторопев, или нет лучшего выбора,
Чем этот край, где от лугов илом несет за версту?

Гром ли гремит, гроб ли несут, грай ли висит над просторами,
Что ворожит над головой неугомонный галдеж?
Что мне шумит, что мне звенит издали рано пред зорями?
За семь веков не оглядеть, как же за жизнь разберешь?

Но и в тщете благодарю жизнь за надежду угрюмую,
За неуспех и за пример зла не держать за душой.
Поезд ли жду или гляжу с насыпи, я уже думаю,
Что и меня кто-нибудь ждет, где-то и я не чужой.

БРИЧ-МУЛЛА
С. Никитин

Был и я мальчуган, и в те годы не раз
Про зеленый Чимган слушал мамин рассказ,
Как возил в Брич-Муллу детвору тарантас —
Тарантас назывался арбою.
И душа рисовала картины в тоске,
Будто еду в арбе на своем ишаке
А Чимганские горы царят вдалеке
И безумно прекрасны собою.

Но прошло мое детство, и юность прошла,
И я понял, не помню какого числа,
Что сгорят мои годы и вовсе дотла
Под пустые как дым разговоры.
И тогда я решил распроститься с Москвой,
И вдвоем со своею еще не вдовой
В том краю провести свой досуг трудовой,
Где сверкают Чимганские горы.

Сладострастная отрава —
Золотая Брич-Мулла,
Где чинара притулилась
Под скалою, — под скалою...
Про тебя жужжит над ухом
Вечная пчела:
Брич-Мулла, Брич-Муллы,
Брич-Мулле, Брич-Муллу,
Брич-Муллою.

Мы залезли в долги и купили арбу,
Запрягли ишака со звездою во лбу,
И вручили свою отпускную судьбу
Ишаку — знатоку Туркестана.
А на Крымском мосту вдруг заныло в груди,
Я с арбы разглядел сквозь туман и дожди,
Как Чимганские горы царят впереди,
И зовут, и сверкают чеканно.

С той поры я арбу обживаю свою,
И удвоил в пути небольшую семью,
Будапешт и Калуга, Париж и Гель-Гью
Любовались моею арбою.
На Камчатке ишак угодил в полынью,
Мои дети орут, а я песни пою,
И Чимган освещает дорогу мою,
И безумно прекрасен собою.

ЧЕТЫРЕ ГОДА
Б. Окуджава

Четвертый год подряд
Война — твой дом, солдат.
Но хватит, отгремела непогода!
Есть дом другой — там ждут и там не спят
Четыре года, четыре года.

Здесь словно годы — дни,
А там, в окне, огни
Горят, непозабытые в походах...
Когда б вам знать, как мне нужны они
Четыре года, четыре года!

Когда кругом темно,
Светлей твое окно.
Пора, пора, усталая пехота!
Есть много слов, но я храню одно
Четыре года, четыре года.

ПЕСЕНКА ОБ ОТКРЫТОЙ ДВЕРИ
Б. Окуджава

Когда метель кричит как зверь —
протяжно и сердито,
не запирайте вашу дверь,
пусть будет дверь открыта.

И если ляжет дальний путь,
нелегкий путь представьте,
дверь не забудьте распахнуть,
открытой дверь оставьте.

И, уходя в ночной тиши,
без долгих слов решайте —
огонь сосны с огнем души
в печи перемешайте.

Пусть будет теплою стена
и мягкою — скамейка...
Дверям закрытым — грош цена,
замку цена — копейка.

ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЁЛКОЙ
Б. Окуджава

Синяя крона, малиновый ствол,
звяканье шишек зеленых.
Где-то по комнатам ветер прошел —
там поздравляли влюбленных.
Где-то он старые струны задел —
тянется их перекличка...
Вот и январь накатил, налетел,
бешеный, как электричка.

Мы в пух и прах наряжали тебя,
мы тебе верно служили,
громко в картонные трубы трубя,
словно на подвиг спешили.
Даже поверилось где-то на миг
(знать, в простодушье сердечном):
женщины той очарованный лик
слит с твоим празднеством вечным.

В миг расставания, в час платежа,
в день увяданья недели,
чем это стала ты нехороша?
Что они все, одурели?
И утонченные, как соловьи,
гордые, как гренадеры,
что же надежные руки свои
прячут твои кавалеры?

Нет бы собраться им, время унять,
нет бы им всем расстараться,
Но начинают колеса стучать:
как тяжело расставаться!
Но начинается вновь суета.
Время по-своему судит.
И в суете тебя сняли с креста,
и воскресенья не будет.

Ель, моя ель — уходящий олень,
зря ты, наверно, старалась:
женщины той осторожная тень
в хвое твоей затерялась.
Ель моя, ель! Словно Спас на крови
твой силуэт отдаленный,
будто бы след удивленной любви,
вспыхнувшей, неутоленной.

ОГОНЬ
Б. Окуджава

Неистов и упрям,
Гори, огонь, гори!
На смену декабрям
Приходят январи.

Нам всё дано сполна:
И радости и смех,
Одна на всех луна,
Весна одна на всех.

Прожить бы жизнь дотла,
А там пускай ведут
За все твои дела
На самый страшный суд.

Пусть оправданья нет,
Но даже век спустя
Семь бед — один ответ,
Один ответ — пустяк!

Неистов и упрям,
Гори, огонь, гори!
На смену декабрям
Приходят январи.

Б. Окуджава

Ваше благородие, госпожа разлука,
мы с тобой родня давно — вот какая штука.
Письмецо в конверте
погоди — не рви...
Не везет мне в смерти,
повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа чужбина,
жарко обнимала ты, только не любила.
В ласковые сети
постой — не лови...
Не везет мне в смерти,
повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа удача,
для кого ты добрая, а кому иначе.
Девять граммов в сердце
постой — не зови...
Не везет мне в смерти,
повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа победа,
значит, моя песенка до конца не спета!
Перестаньте, черти,
клясться на крови...
Не везет мне в смерти,
повезет в любви.

ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ
Б. Окуджава

Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою...
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,
Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву.
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья...
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

В темно-красном своем будет петь для меня моя дали,
В черно-белом своем преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я, и умру от любви и печали...
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

И когда заклубится закат, по углам залетая,
Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву
Белый буйвол, и синий орел, и форель золотая...
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Б. Окуджава

Из окон корочкой несет поджаристой,
За занавесками — мельканье рук.
Здесь остановки нет, а мне — пожалуйста:
шофер автобуса — мой лучший друг.

А кони в сумерках колышут гривами.
Автобус новенький, спеши, спеши!
Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенный
в любую сторону твоей души.

Я знаю, вечером ты в платье шелковом
пойдешь по улицам гулять с другим...
Ах, Надя, брось коней кнутом нащелкивать,
попридержи коней, поговорим!

Она в спецовочке такой промасленной,
берет немыслимый такой на ней...
Ах, Надя, Наденька, мы были б счастливы...
Куда же гонишь ты своих коней!

НА ЯСНЫЙ ОГОНЬ
Б. Окуджава

Мой конь притомился, стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать, скажите мне, будьте добры?
Вдоль красной реки, моя радость, вдоль красной реки,
До синей горы, моя радость, до синей горы.

А где ж та гора и река, притомился мой конь,
Скажите пожалуйста, как мне проехать туда?
На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь.
Езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда.

Но где же тот ясный огонь, почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом.
Фонарщик был должен зажечь, но фонарщик тот спит.
Фонарщик тот спит, моя радость, а я ни при чем.

И снова он едет один, без дороги, во тьму.
Куда же ты едешь, ведь ночь подступила к глазам?
Ты что потерял, моя радость? кричу я ему.
А он отвечает: ах, если б я знал это сам...

СТАРАЯ СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ
Б. Окуджава

Отзвенели песни нашего полка,
Отстучали звонкие копыта.
Пулями пробито днище котелка,
Маркитантка юная убита.

Руки на затворе, голова в тоске,
А душа уже взлетела вроде.
Для чего мы пишем кровью на песке?
Наши письма не нужны природе.

Нас осталось мало, мы да наша боль.
Нас немного и врагов немного.
Живы мы покуда, фронтовая голь,
А погибнем — райская дорога.

Спите себе братцы, все придет опять.
Новые родятся командиры.
Новые солдаты будут получать
Вечные казенные квартиры.

Спите себе братцы, все вернется вновь,
Все должно в природе повториться:
И слова, и пули, и любовь, и кровь, —
Времени не будет помириться.

Б. Окуджава

Мне надо на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
вдруг захотелось в ноженьки валиться,
поверить в очарованность свою!

И муравья тогда покой покинул,
все показалось будничным ему,
и муравей создал себе богиню
по образу и духу своему.

И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
она возникла из ночных огней
без всякого небесного знаменья...
Пальтишко было легкое на ней.

Все позабыв — и радости и муки,
он двери распахнул в свое жилье
и целовал обветренные руки
и старенькие туфельки ее.

И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели,
красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители Земли.

Б. Окуджава

Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы,
молчаливые Вера, Надежда, Любовь.

Раскошелиться б сыну недолгого века,
да пусты кошельки упадают с руки...
Не грусти, не печалуйся, о моя Вера, —
остаются еще у тебя должники!

И еще я скажу и бессильно, и нежно,
две руки виновато губами ловя:
— Не грусти, не печалуйся, матерь Надежда, —
есть еще на земле у тебя сыновья!

Протяну я Любови ладони пустые,
покаянный услышу я голос ее:
— Не грусти, не печалуйся, память не стынет,
я себя раздарила во имя твое.

Но какие бы руки тебя ни ласкали,
как бы пламень тебя ни сжигал неземной,
в троекратном размере болтливость людская
за тебя расплатилась... Ты чист предо мной!

Чистый-чистый лежу я в наплывах рассветных,
Белым флагом струится на пол простыня...
Три сестры, три жены, три судьи милосердных
открывают последний кредит для меня.

ПРОСТИТЕ ПЕХОТЕ
Б. Окуджава

Простите пехоте, что так неразумна бывает она:
Всегда мы уходим, когда над землею бушует весна,
И шагом неверным — по лестничке шаткой, спасения нет.
Лишь белые вербы, как белые сестры, глядят тебе вслед.

Не верьте погоде, когда проливные дожди она льет,
Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет,
Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи —
У жизни со смертью еще не окончены счеты свои.

Нас время учило: живи по-привальному, дверь отворя.
Товарищ мужчина, а все же заманчива должность твоя —
Всегда ты в походе, и только одно отрывает от сна:
Куда ж мы уходим, когда над землею бушует весна?

Б. Окуджава

Всю ночь кричали петухи
и шеями мотали,
как будто новые стихи,
закрыв глаза, читали.

И было что-то в крике том
от горькой той кручины,
когда, согнувшись, входят в дом
постылые мужчины.

И был тот крик далек-далек
и падал так же мимо,
как гладят, глядя в потолок,
чужих и нелюбимых.

Когда ласкать уже невмочь,
а отказаться трудно...
И потому всю ночь, всю ночь
не наступало утро.

САПОГИ
Б. Окуджава

Вы слышите, грохочут сапоги,
И птицы ошалелые летят.
И женщины глядят из под руки,
Вы поняли, куда они глядят?

Вы слышите, грохочет барабан?
Солдат, прощайся с ней, прощайся с ней.
Уходит взвод в туман, в туман, в туман.
А прошлое ясней, ясней, ясней.

А где же наше мужество, солдат?
Когда мы возвращаемся назад,
Его наверно женщины крадут,
И как птенца за пазуху кладут.

А где же наши женщины, дружок?
Когда вступаем мы на свой порог,
Они встречают нас и вводят в дом,
А в нашем доме пахнет воровством.

А мы рукой на прошлое вранье,
А мы с надеждой в будущее свет.
А по полям жиреет воронье,
А по пятам война грохочет вслед...

И снова переулком сапоги,
И птицы ошалелые летят.
И женщины глядят из под руки,
В затылки наши круглые глядят...

ПИРАТСКАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ
Б. Окуджава

В ночь перед бурею на мачтах горят святого Эльма свечки,
Отогревая наши души за все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки как овечки.
Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай несет нас черный парус,
Пусть будет крепок ром ямайский, все остальное — ерунда.
Когда воротимся мы в Портленд, ей богу, я во всем покаюсь,
Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай купец помрет со страху.
Ни бог, ни дьявол не помогут ему спасти свои суда.
Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взбегу на плаху,
Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата — поделим золото, как братья,
Поскольку денежки чужие не достаются без труда.
Когда воротимся мы в Портленд, нас примет родина в объятья,
Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда.
Когда воротимся мы в Портленд, нас примет родина в объятья,
Да только в Портленд воротиться не дай нам боже никогда.

ПО СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ
Б. Окуджава

По смоленской дороге — леса, леса, леса.
По смоленской дороге столбы, столбы, столбы.
Над дорогой смоленскою, как твои глаза,
Две вечерних звезды голубых моей судьбы.

По смоленской дороге метель в лицо, в лицо.
Всё нас из дому гонят дела, дела, дела.
Может, будь понадежнее рук твоих кольцо,
Покороче б, наверно, дорога мне легла.

По смоленской дороге — леса, леса, леса.
По смоленской дороге столбы гудят, гудят.
На дорогу смоленскую, как твои глаза,
Две холодных звезды голубых глядят, глядят.

Б. Окуджава

Тьмою здесь все занавешено
и тишина, как на дне...
Ваше величество женщина,
вы неужели — ко мне?

Тусклое здесь электричество,
с крыши сочится вода.
Женщина, ваше величество,
как вы решились сюда?

О, ваш визит — как пожарище.
Дымно, и трудно дышать...
Ну, заходите, пожалуйста.
Что ж на пороге стоять?

Кто вы такая? Откуда вы?!
Ах, я смешной человек...
Просто вы дверь перепутали,
улицу, город и век.

ТРОЙКА
Сл. Б.Окуджавы, муз. И.Шварца

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,
И хор в нашу честь не споет...
А время торопит, возница беспечный,
И просятся кони в полет.

Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,
Бубенчик не смолк под дугой!
Две вечных подруги — любовь и разлука —
Не ходят одна без другой.

Мы сами открыли ворота, мы сами
Счастливую тройку впрягли,
И вот уже что-то сияет пред нами,
Но что-то погасло вдали.

Святая наука — услышать друг друга
Сквозь ветер, на все времена!
Две странницы вечных — любовь и разлука —
Поделятся с нами сполна.

Чем дольше живем мы, тем годы короче,
Тем слаще друзей голоса.
Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,
Глаза бы глядели в глаза!

То берег, то море, то солнце, то вьюга,
То ласточки, то воронье....
Две вечных дороги — любовь и разлука —
Проходят сквозь сердце мое...

ПОЛНОЧНЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС
Б. Окуджава

Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний, случайный.

Полночный троллейбус, по улицам мчи,
верша по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье, крушенье.

Идущим по улицам дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры — матросы твои —
приходят на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье, в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает.
И боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает, стихает.

МОРЕ ЧЕРНОЕ
Б. Окуджава

Непокорная голубая волна
Все бежит, все бежит, не кончается...
Море Черное, словно чаша вина,
На ладони моей все качается.

Я все думаю об одном, об одном,
Словно берег, надеждой покинутый...
Море Черное, словно кубок с вином,
Пью — во имя твое опрокинутый.

Неизменное средь высоких морей,
Как проститься с тобой, не отчаяться?
Море Черное на ладони моей
Как баркас уходящий качается.

МОСКОВСКИЙ МУРАВЕЙ
Б. Окуджава

Не тридцать лет, а триста лет
Бегу, представьте вы,
По этим древним площадям,
По голубым торцам.
Мой город носит высший чин
И звание Москвы,
Но он навстречу всем гостям
Всегда выходит сам.

Бегу по улицам его
В рассветной тишине,
Спешу по улочкам кривым —
Простите, города! —
Но я московский муравей,
И нет покоя мне.
Так было триста лет назад,
И будет так всегда.

Ах, этот город — он такой,
Похожий на меня:
То весел он, то грустен он —
Но он всегда высок!
Что там за девочка в руке
Несет кусочек дня?
Как будто завтрак в узелке
Мне, муравью, несет.

ПАМЯТИ ВЫСОЦКОГО
Б. Окуджава

О Володе Высоцком я песню придумать решил.
Вот еще одному не вернуться домой из похода.
Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил...
Как умел — так и жил, а безгрешных не знает природа.

Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом
Отправляться и нам по следам по его по горячим.
Пусть кружит над Москвою охрипший его баритон,
Ну, а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем.

О Володе Высоцком я песню придумать хотел,
Но дрожала рука и мотив со стихом не сходился...
Белый аист московский на белое небо взлетел,
Черный аист московский на черную землю спустился.

ПОСЛЕВОЕННОЕ ТАНГО
Б. Окуджава

Восславив тяготы любви и свои слабости,
слетались девочки в наш двор, как пчелы в августе,
и совершалось наших душ тогда мужание
под их загадочное жаркое жужжание.

Судьба ко мне была щедра — надежд подбрасывала,
да жизнь по-своему текла — меня не спрашивала.
Я пил из чашки голубой — старался дочиста...
Случайно чашку обронил — вдруг август кончился.

Двор закачался, загудел, как хор под выстрелами,
и капельмейстер удалой кричал нам что-то...
Любовь иль злоба наш удел? Падем ли, выстоим ли?
Мужайтесь, девочки мои! Прощай, пехота!

Примяли наши сапоги траву газонную,
все завертелось по трубе по гарнизонной.
Благословили времена шинель казенную,
не вышла вечною любовь — а лишь сезонной.

Мне снятся ваши имена — не помню облика:
в какие ситчики вам грезилось облечься?
Я слышу ваши голоса — не слышу отклика,
но друг от друга нам уже нельзя отречься.

Я загадал лишь на войну — да не исполнилось.
Жизнь загадала навсегда — сошлось с ответом...
Поплачьте, девочки мои, о том, что вспомнилось.
Не уходите со двора — нет счастья в этом!

Б. Окуджава

Затихнет шрапнель и начнется апрель,
на прежний пиджак поменяю шинель,
вернутся,
вернутся полки из похода —
такая,
такая сегодня погода.

Хоть сабля сечет, да и кровь всё течет, —
брехня, что у смерти есть точный расчет,
что я,
что я где-то в поле остался...
Назначь мне,
назначь мне свиданье, Настасья!

Всё можно пройти, и всё можно снести,
а если погибнуть – надежду спасти,
а выжить,
а выжить – как снова родиться...
Да было б,
да было б куда воротиться.

В назначенный час проиграет трубач,
что есть нам удача средь всех неудач,
что мы,
что мы все еще молодые,
и крылья,
и крылья у нас золотые.

ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Б. Пастернак

Мело, мело по всей земле, во все пределы.
Свеча горела на столе, свеча горела.

Как летом роем мошкара летит на пламя,
Слетались хлопья со двора к оконной раме.

Метель лепила на стекле кружки и стрелы.
Свеча горела на столе, свеча горела.

На озаренный потолок ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья.

И падали два башмака со стуком на пол.
И воск слезами с ночника на платье капал.

И все терялось в снежной мгле, седой и белой.
Свеча горела на столе, свеча горела.

На свечку дуло из окна, и жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла крестообразно.

Мело весь месяц в феврале, и то и дело
Свеча горела на столе, свеча горела.

ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ
Б. Полоскин

Скорбь облетевших тополей
Нам обещает грязь и стужу.
Последний лист безмолвно кружит
Меж хриплых судорог ветвей.
Не дай вам бог,
В глазах любимой
Увидеть хоть на миг единый
Скорбь облетевших тополей.

Как одиноко лес шумит.
В его сырой угрюмой чаще
Тот звук, тоскливый и щемящий, —
Он словно боль в душе таит.
Не дай вам бог,
Под теплой крышей,
Среди друзей своих, — услышать,
Как одиноко лес шумит.

Горит костер в ночной степи.
Вовсю пылает, с ветром дружен,
Но тот огонь уже не нужен:
Погревшись, путники ушли.
Не дай вам бог,
Не дай вам боже,
Вдруг на огонь тот стать похожим.
Горит костер в ночной степи...

Б. Полоскин

Твои глаза подобны морю.
Я ни о чем с тобой не говорю —
Я в них гляжу с надеждою и болью,
Пытаясь угадать судьбу свою.

В них движутся лучи и тени.
Чем глубже в них — тем тише и темней.
Там силуэты зыбкие растений
И мачты затонувших кораблей.

Я знаю все — я не обманут,
Но ничего хорошего не жду:
Пусть мой корабль туда еще не втянут —
Я сам его на камни поведу!

И все страдания и муки
Благословлю я в свой последний час,
И я умру, умру, раскинув руки,
На самом дне твоих зеленых глаз.

ПАМЯТИ ДРУГА
Б.Полоскин

В нежданный день гонца пришлет дорога.
Мой старый друг, печален и суров —
Он молча встанет у порога
И не найдет впервые нужных слов.

Тебе расскажут стиснутые зубы,
Одна-единственная на щеке слеза,
Что черный ворон сел на губы
И выклевал веселые глаза.

Я требую — не плачь, не смей, не надо!
Лишь об одном решусь я попросить: —
Мной не заслуженной награды —
Не забывайте чуточку любить.

Ведь я из тех, кто верен одержимо
Не женщине, а северной звезде.
Мне маяком она служила
И памятником вечным будет мне.

Настанет день — гонца пришлет дорога.
Мой старый друг, печален и суров, —
Он молча встанет у порога
И не найдет впервые нужных слов.

УРОДЦЫ
М. Полячек

Обгорев на кострах эмоций,
Мы по жизни идем, шагаем, —
Симпатичнейшие уродцы
С перекошенными мозгами.

Уколовшись об наши щеки,
Об улыбки, скользнувшие криво,
Убегают от нас девчонки
К обаятельным и красивым.

На прощанье мы их не просим
Приласкать, обогреть уродцев...
Нас легко оторвать и бросить,
Но забыть нас не удается.

Ну, кому же мы интересны —
Неуклюжи, грустны и немы?
Остаются неспетыми песни,
Недописанными — поэмы.

А. Ревич

Перепеты все песни, расставаться пора.
И подернулись пеплом головешки костра.
Ветер пихты качает, не мешая мечте,
И какая-то птица кричит в темноте.

Перепеты все песни и затих разговор,
Подождите, ребята, бросьте ветку в костер!
Чтобы ты не спешила уходить от огня,
Чтобы ты полюбила за песни меня.

Перепеты все песни, но расстаться нам жаль,
В этой песне прощальной прозвучала печаль.
Но ведь ты со мной рядом, тишина над костром,
И последнюю песню мы вместе поем.

38 УЗЛОВ
А. Розенбаум

Было время — я шел — тридцать восемь узлов
И свинцовый вал резал форштевень.
Как героев, встречали моих моряков
Петроград, Лиепая и Ревель.

А теперь каждый кабельтов в скрипе зубов
И хрипит во мне каждая миля,
А было время — я шел тридцать восемь узлов
И все сияло, от бака до киля.

И мне верили все — и враги и друзья,
От зеленых салаг до Главкома,
И все знали одно: победить их нельзя,
Лееров их не видеть излома.

И эскадры, завидев мой вымпел вдали,
Самым главным гремели калибром,
И я несся вперед, уходя от земли,
До скулы оба якоря выбрав.

Было все это так: мы не ждали наград
И под килем лежало семь футов.
Ждали дома невесты и ждал нас Кронштадт,
Как фатою, туманом окутан.

Было все это так. Только время не ждет.
Вот сейчас бы и дать самый полный.
Я в машину кричу: "Самый полный вперед!" —
Да не тянут винты, вязнут в волнах...

Не могу, стану в док, отдохну до поры —
Не пристало Балтфлоту быть слабым.
Лучше флаг в небо взвить и, кингстоны открыв,
Затопить свой усталый корабль.

Но разве выскажешь все это в несколько слов,
Когда снятся в кильватере чайки?
На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов,
И все сверкает, от пушки до гайки.

ЕСАУЛ
А. Розенбаум

Под ольхой задремал
Есаул молоденький,
Приклоня голову
К доброму седлу.
Не буди казака,
Ваше благородие,
Он во сне видит дом,
Мамку да ветлу.

Он во сне видит Дон,
Да лампасы дедовы,
Да братьёв-баловней,
Оседлавших тын.
Да сестрицу свою —
Девку дюже вредную,
От которой мальцом
Удирал в кусты.

А на окне — наличники,
Гуляй да пой,
Станичники!
Черны глаза в окошке том,
Гуляй да пой,
Казачий Дон!

Не буди, атаман,
Есаула верного.
Он от смерти тебя
Спас в лихом бою.
И еще сотню раз
Сбережет, наверное,
Не буди, атаман,
Ты судьбу свою.

Полыхнули кусты
Иван-чаем розовым,
А со скошенных трав
Тянется туман.
Задремал под ольхой
Есаул на роздыхе.
Не буди своего
Друга, атаман.

ГОЛУБИЦА
А. Розенбаум

На гитару мою ночь тихо села,
Опустилась мгла на тонкие струны...
Вдруг из сердца голубица взлетела
И холодный ветер в форточку дунул.

Унесла мою печаль голубица,
То-то струны, онемев, замолчали.
Надо плюнуть бы на все да влюбиться —
Непривычно как-то мне без печали.

Непривычно целый день веселиться,
Непривычно по ночам спать вполтела,
Возврати мою печаль, голубица!
Не твоя она печаль, вот в чем дело.

Жили столько лет мы с ней душа в душу.
Где она, где я — сам черт ногу сломит.
Зря, видать, я братана не послушал,
Стало тесно от гостей в моем доме.

Похохатывает филин в чащобе,
За сто верст от моего сумасбродства.
Заряжу-ка я стволы свои дробью,
Глянем — как оно тогда повернется?

Белокрылая тот выстрел услышит,
И ворованное счастье обронит...
Упадет печаль дождями на крыши
И рукою братана струны тронет...

КАЗАЧЬЯ
А. Розенбаум

Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,
Все, что было — не было, знаем наперед.
Только пуля казака во степи догонит,
Только пуля казака с коня собьет.

Из сосны, березы ли саван мой соструган,
Не к добру закатная эта тишина.
Только шашка казаку во степи подруга,
Только шашка казаку в степи жена.

На Ивана холод ждем, в святки лето снится,
Зной махнем не глядя мы на пургу-метель.
Только бурка казаку во степи станица,
Только бурка казаку в степи постель.

Положи косу свою, бабка, нанемного,
Допоем, чего уж там, было б далеко.
Только песня казаку во степи подмога,
Только с песней казаку помирать легко.

НА ДОНУ, НА ДОНЕ
А. Розенбаум

На Дону, на Доне
Гулевали кони
И костров огонь им
Согревал бока.
Звезд на небе россыпь,
Я с гнедою сросся,
Стремена по росту
Да не жмет лука.

Тихие слезы — тихому Дону.
Доля казачья — служба лихая.
Воды Донские были б солены,
Если б на месте век постояли.
Тихие слезы — тихому Дону.
Долго не видеть матери сына.
Как ни крепиться батьке седому —
Слезы тихонько сползут на щетину...

На Дону, на Доне
Степь в полыни тонет,
Ветер тучи гонит,
Тучи-облака.
Вольная казачка
По-над речкой плачет.
Видно, не иначе —
Любит казака.

На Дону, на Доне,
Как цветок в бутоне,
Девица в полоне
Красоты своей.
Счастью б распуститься,
Лепесткам раскрыться,
Да одной не спится
В лихолетье дней.

А. Розенбаум

Отслужи по мне, отслужи!
Я не тот, кто умер вчера.
Он, конечно, здорово жил
Под палящим солнцем двора.
Он, конечно, жил — не тужил,
Не жалел того, что имел.
Отслужи по мне, отслужи!
Я им быть вчера расхотел.

С места он коня пускал вскачь,
Не жалел своих кулаков.
Пусть теперь столетний твой плачь
Смоет сладость ваших грехов.
Пусть теперь твой герб родовой
На знаменах траурных шьют.
Он бы был сейчас, конечно, живой,
Если б верил в честность твою.

Но его свалили с коня,
Разорвав подпругу седла.
Тетива вскричала, звеня,
И стрела под сердце легла...
Тронный зал убрать прикажи!
Вспомни, что сирень он любил...
Отслужи по мне, отслужи.
Я его вчера позабыл.

Я вчера погиб ни за грош,
За большие тыщи погиб.
А он наружу лез из всех своих кож,
А я теперь не двину ноги.
В его ложе спать не ложись,
Холод там теперь ледяной.
Отслужи по мне, отслужи!
Умер он, я нынче другой.

УТИНАЯ ОХОТА
А. Розенбаум

В плавнях шорох, и легавая застыла чутко.
Ай-да выстрел! Только повезло опять не мне.
Вечереет, и над озером летают утки,
Разжирели, утка осенью в большой цене.

Снова осень закружила карусель мелодий.
Поохочусь, с ветерком по нотам прокачусь,
И сыграю, если я еще на что-то годен,
И спою вам, если я на что-нибудь гожусь.

Я помню, давно
Учили меня
Отец мой да мать:
Лечить — так лечить,
Любить — так любить,
Гулять — так гулять,
Стрелять — так стрелять...
Но утки уже
Летят высоко!
Летать — так летать,
Я им помашу рукой.

Не жалею, что живу я часто как придется...
Только знаю, что когда-нибудь, в один из дней,
Все вернется, обязательно опять вернется —
И погода, и надежды, и тепло друзей.

Так поскучаем, чтобы радостней была минута
Нашей встречи, а она уже не за горой.
Вновь весною из полета возвратятся утки,
Стосковавшись по озерам с голубой водой.

Как когда-то за лисой гонялся быстрый кречет,
Так и ныне он свою добычу сторожит...
Не прощайтесь! Говорю я вам: "До скорой встречи!"
Все вернется, а вернется — значит, будем жить.

ДОРОГА НА ВАГАНЬКОВО
А. Розенбаум

Над заснеженным садиком
Одинокий фонарь.
И как свежая ссадина
Жжет мне сердце луна.
В эту полночь щемящую
Не заказан мне путь
На Ваганьково кладбище,
Где он лег отдохнуть.

Я пойду, слыша плач иных
Инквизиторских стран,
Мимо тел раскоряченных,
Мимо дыб и сутан.
Долго будет звенеть еще
Тех помостов пила...
Я пойду, цепенеющий
От величия зла.

Пистолеты дуэльные
Различаю во мгле.
Два поэта застрелены
Не на папской земле.
Офицерам молоденьким
Век убийцами слыть.
Ах, Володя, Володенька,
Нам кого обвинить?

И во взгляде рассеянном
Возле петли тугой
Промелькнет вдруг Есенина
Русочубая боль.
Рты распахнуты матерно,
Вижу пьяных господ
Над заблеванной скатертью
Велемировских од.

Вижу избы тарусские,
Комарова снега,
Две великие, русские,
Две подруги богам.
Дом на спуске Андреевском,
Где доска, кто в нем жил?!
Но мы все же надеемся,
В грудь встречая ножи.

Проплывают видения,
И хочу закричать:
Родились не злодеями,
Так доколе ж нам лгать?
Я стою перед "Банькою",
Я закончил свой путь.
Я пришел на Ваганьково,
Где он лег отдохнуть.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗАСТОЛЬНАЯ
А. Розенбаум

Черт с ними! За столом сидим, поём, пляшем.
Поднимем эту чашу за детей наших!
И скинем с головы иней.
Поднимем, поднимем.

За утро, и за свежий из полей ветер,
За друга, не дожившего до дней этих,
За память, что живет с нами,
Затянем, затянем.

Бог в помощь всем живущим на земле людям,
Мир дому, где собак и лошадей любят,
За силу, что несут волны,
По полной, по полной.

Родные, нас живых еще не так мало,
Поднимем за удачу на тропе шалой,
Чтоб ворон — да не по нам каркал,
По чарке, по чарке.

НЕ ПОКИНЬ
Н. Рубцов

Зорька алая, зорька алая — губы алые,
А в глазах твоих, а в глазах твоих — неба синь.
Ты любовь моя, долгожданная —
Не покинь меня, не покинь меня, не покинь.

По плечам твоим спелым колосом льются волосы,
Только голову, только голову запрокинь.
Своей нежностью, своим голосом,
Не покинь меня, не покинь меня, не покинь.

Всех милее мне, всех дороже мне стала ты,
Даже капелькой своей нежности не остынь.
Через сотни лет, через тысячи —
Не покинь меня, не покинь меня, не покинь.

БЕРЕГА
Ю.Рыбчинский

Берега, берега,
Берег этот и тот —
Между ними — река моей жизни.
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны.

А на том берегу незабудки цветут.
А на том берегу звезд весенних салют.
А на том берегу мой костер не погас.
А на том берегу было все в первый раз.

В первый раз я любил и от счастья был глуп.
В первый раз пригубил дикий мед твоих губ.
А на том берегу, там, на том берегу,
Было то, что забыть никогда не смогу.

Там, за быстрой рекой,
Что течет по судьбе,
Свое сердце навек я оставил.
Свое сердце навек я оставил тебе
Там, куда не найти переправы.

Там, за быстрой рекой,
Где черёмухи дым,
Там я в мае с тобой — здесь я маюсь.
Там я в мае с тобой, здесь я в мае один,
И другую найти не пытаюсь.

Ю.Саульский

Слеза — осенних дней примета —
Росой холодною стекла.
И журавли уносят лето,
И журавли уносят лето,
Раскинув серые крыла.

Кружатся листья, как записки,
Какой-то вьюгой неземной.
Кто не терял друзей и близких,
Кто не терял друзей и близких, —
Пусть посмеется надо мной.

Звенит высокая тоска,
Необъяснимая словами...
Я — не один, пока я с вами —
Деревья, птицы, облака!

Как часто мы по белу свету
В исканьях радости кружим.
Порой для слез причины нету,
Порой для слез причины нету,
Но кто не плакал — тот не жил!

И часто плачем мы невольно,
Когда дожди стучат в окно,
Не потому, что сердцу больно,
Не потому, что сердцу больно,
А потому, что есть оно.

КОЛОКОЛЕНКА
Л.Сергеев

На горе, на горочке стоит колоколенка,
А с неё по полюшку лупит пулемёт.
И лежит на полюшке, сапогами к солнышку,
С растакой-то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу лапаем скрюченными пальцами,
Пули, как воробушки, плещутся в пыли —
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли.

Тут старшой Крупенников говорит мне тоненько,
Чтоб я принял смертушку за честной народ,
Чтоб на колоколенке захлебнулся кровушкой
Растакой-разэтакий, этот сукин кот.

Я к своей винтовочке крепко штык прилаживал,
За сапог засовывал старенький наган.
"Славу" третьей степени, да медаль отважную,
С левой клал сторонушки глубоко в карман.

Мне сухарик подали, мне чинарик бросили,
Мне старшой Крупенников фляжку опростал...
Я её испробовал, вспомнил маму родную,
И по полю ровному быстро побежал.

А на колоколенке сукин кот занервничал,
Стал меня выцеливать, чтоб наверняка,
Да видать, сориночка — малая песчиночка
В глаз попала лютому — дернулась рука...

Я-т винтовку выронил да упал за камушек,
Чтоб подумал, вражина, будто зацепил...
Да он, видать, был стреляный, сразу не поверил мне —
И по камню-камушку длинно засадил.

Да, видно, не судьба была пули мне отпробовать:
Сам старшой Крупенников встал, как на парад...
Сразу с колоколенки, весело чирикая,
В грудь слетели пташечки, бросили назад...

Горочки-пригорочки, башни, колоколенки.
Что кому назначено? Чей теперь черед?
Рана незажитая, память неубитая,
Солнышко, да полюшко, да геройский взвод.

ЖДИ МЕНЯ
К.Симонов

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди.
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет.
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь.
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня.
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой:
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

Я СЕГОДНЯ — ДОЖДЬ
С.Смирнов — В.Гончаров

Я сегодня — дождь, пойду бродить по крышам,
Буйствовать, панели полоскать,
В трубах грохотать и никого не слышать,
Никому ни в чем не уступать.

Я сегодня буду самым смелым,
Самым робким — буду сам собой,
Разноцветным — синим, рыжим, белым,
Радугу открывшим над рекой.

Я сегодня — дождь, и я ее поймаю,
Зацелую золотую прядь.
Захочу — до самого трамвая
Платье буду плотно прижимать.

Я сегодня — дождь, уйду походкой валкой,
Перестану, стану высыхать.
А наутро свежие фиалки
Кто-то ей положит на кровать.

В. Сулема

Вот ты опять сегодня не пришла...
А я так ждал, надеялся и верил,
Что зазвонят в душе колокола,
И ты войдешь в распахнутые двери.

Перчатки снимешь прямо у дверей,
Потом положишь их на подоконник.
— Я так замерзла, — скажешь, — отогрей!
И мне протянешь зябкие ладони.

Я их возьму, и каждый пальчик твой
Перецелую, сердцем согревая...
Я так хотел, чтоб ты была со мной!
Но в парк ушли последние трамваи.

НА ТИХОРЕЦКУЮ
М.Таривердиев — М.Львовский

На Тихорецкую состав отправится.
Вагончик тронется, перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, платочки белые
Платочки белые, глаза печальные.

Ты у окошечка стоишь, негрустная,
И только корочка в руке арбузная.
Ну что с девчонкою такою станется?
Вагончик тронется, вагончик тронется,
Вагончик тронется, перрон останется.

Начнет выпытывать купе курящее
Про мое прошлое и настоящее.
Навру с три короба — пусть удивляются.
Кто провожал меня, кто провожал меня,
Кто провожал меня — их не касается.

Откроет душу мне матрос в тельняшечке,
Как одиноко жить ему, бедняжечке.
Сойдет на станции и не оглянется.
Вагончик тронется, вагончик тронется,
Вагончик тронется, перрон останется.

ЛЮДИ ИДУТ ПО СВЕТУ
Р. Ченборисова

Люди идут по свету,
Им, вроде, немного надо:
Была бы прочна палатка
Да был бы нескучен путь.
Но с дымом сливается песня,
Ребята отводят взгляды,
И шепчет во сне бродяга
Кому-то: "Не позабудь!"

Они в городах не блещут
Манерой аристократов,
Но в чутких высоких залах,
Где шум суеты затих,
Страдают в бродячих душах
Бетховенские сонаты,
И светлые песни Грига
Переполняют их.

Люди идут по свету,
Слова их порою грубы.
"Пожалуйста", "извините", —
С усмешкой они говорят.
Но грустную нежность песни
Ласкают сухие губы,
И самые лучшие книги
Они в рюкзаках хранят.

Выверен старый компас,
Получены карты, кроки,
И выштопан на штормовке
Лавины предательский след...
Счастлив, кому знакомо
Щемящее чувство дороги!
Ветер рвет горизонты
И раздувает рассвет.

В.Шабанов

Он за мною следом шел,
Я, конечно, обернулась.
Он, конечно, подошел.
Я, конечно, отвернулась.

Он "прости" проговорил,
Я его не замечала.
Он, конечно, повторил.
Я, конечно, промолчала.

Неприступно глядя в пол,
Говорить не захотела.
Он, конечно, отошел.
Я, конечно, пожалела.

Если б он догнал опять,
Догадался, сделал милость,
Если стал бы упрекать,
Я со всем бы согласилась.

Посмотрите: он стоит,
Ты меня услышал, Боже!
Он меня за все простит,
Я его, конечно, тоже!

Он опять за мной пошел,
Я, конечно, обернулась,
Он, конечно, подошел,
Я, конечно, отвернулась...

С.Шабуцкий

Мой корабль давно уже на рейде
Борется с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи! Налейте,
Или вы поссоритесь со мною.

Сотни тысяч бед за нами следом
Бродят, как надежная охрана.
Плюньте, кто на дно пойдет последним,
В пенистую морду океана!

Смит-Вессон калибра тридцать восемь —
Друг мой до последней перестрелки.
Если мы о чем-нибудь и просим —
Это — чтоб подохнуть не у стенки.

Эй, хозяйка! Что же ты, хозяйка?
Выпей с нами, мы сегодня платим.
Что-то нынче вечером, хозяйка,
На тебе особенное платье.

Не гляди так больно и тревожно,
Не буди в душе моей усталость.
Это совершенно невозможно.
Даже до рассвета не останусь.

Разнесется эхо, эхо, эхо...
Эй вы, чайки, дурочки, не плачьте!
Это надрывается от смеха
Море, обнимающее мачты.

ОСЕНЬ
Ю. Шевчук

Что такое осень? Это небо. Плачущее небо под ногами.
В лужах разлетаются птицы с облаками. Осень — я давно с тобою не был.

Осень. В небе жгут корабли. Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в небе тонет печаль, осень — темная даль.

Что такое осень? Это камни. Вечность над чернеющей Невою.
Осень вдруг напомнила душе о самом главном — осень, я опять лишен покоя.

Осень. В небе жгут корабли. Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в небе тонет печаль, осень — темная даль.

Что такое осень? Это ветер вновь играет ржавыми цепями.
Осень, доползем ли, долетим ли до ответа:
Что же будет с родиной и с нами?

Осень. В небе жгут корабли. Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в небе тонет печаль, осень — темная даль.

Тает стаей город во мгле. Осень, что я знал о тебе?
Сколько будет рваться листва — осень вечно права!

ЭЛЬФИЙСКАЯ
М.Щербаков

А нас еще осудят, а мы еще ответим,
А нас еще потреплют, а мы ряды сомкнем.
А нынче годовщина, и мы ее отметим.
Не правда ли, как странно, как долго мы живем?

Мы так надежно помним мотив, нам данный Богом,
Мы так легки в движеньях — взлетим, того гляди.
Мы так неспешно ходим по нынешним дорогам,
Как будто не мгновенье, но вечность впереди.

Какие наши годы — такие наши песни.
А все, что с нами было, забудется легко.
А все, что с нами будет, начертано на перстне,
А перстень брошен в море, а море велико.

А море необъятно, над морем небо звездно,
За морем дальний берег, над берегом покой.
И море дремлет чутко, и море дышит грозно,
И шум его дыханья нам слышится порой.

Мужайтесь же, о братья, исполнившись усердья!
Творите что хотите, покуда хватит дня.
А длительного счастья, покоя и бессмертья
Я дал бы вам с лихвою, да нету у меня.

Еще не раз эпоха то радостью, то болью
Наполнит наши струны и наши голоса.
И будем мы друг друга дарить своей любовью,
Пока своей любовью нас дарят небеса.

ВОЛШЕБНАЯ ФЛЕЙТА
М. Щербаков

Ничему не поверю, ничем не прельщусь,
Кроме этого звонкого чуда.
Эта музыка с дымом летит к облакам,
Перелетных лишая обзора.
Эти звуки победно парят в вышине
И бравурно слетают оттуда,
По пути разрывая небесную ткань
И рождая моря и озера.

Дай мне руку... я чую далекую флейту
И знаю, кого призывает она.

Уж не эта ли сладкая влажная даль,
Не она ли одна, не затем ли
От занятий моих отнимала меня,
Вырывала меня из объятий,
Чтобы плыть во всю прыть, во всю мочь, на всю ночь,
Открывая все новые земли?..
А когда исчерпаются силы мои,
Отчего бы и жизнь не отнять ей?

Нет спасенья, я слышу — мой час уже близок,
И слабое сердце готово к нему.

Не имеет пределов, не знает границ
Эта страстная властная лира,
Сопрягая мучительный голос низин
С перезвоном заоблачной тверди.
Словно тайные темные токи Земли,
Растворяясь в гармонии мира,
Создают эту боль, но не скорбь, этот сон,
Но не смерть, а движение к смерти.

Сквозь пространство я вижу магический отсвет
И чьи-то одежды у самой воды.

Осыпается берег, потоки шумят,
Голубеет туманная Лета,
Нависает над Летою дым бытия, —
До чего же он горек и лаком!
О, помилуй несчастное сердце мое,
Не кончайся, волшебная флейта!
Сохрани этот звук, разомкни эту цепь,
Я еще своего не доплакал...

Дай мне руку... я все свои ветхие струны
И редкие книги оставлю тебе.

МОЕ КОРОЛЕВСТВО
М. Щербаков

По осенним годам тяжела тишина,
Словно кто-то вот-вот постучится.
И пускай уж зима, если будет весна.
А не дай Бог, весны не случится!

И уже не спасают ни дом, ни очаг,
Не влекут корабли и вагоны.
И то слева, то справа на штатских плечах
Проступают погоны, погоны.

Впереди темнота, позади ничего.
И горит человек в беспокойстве.
И гудят беспокойные мысли его
Об ином социальном устройстве.

Он прочел, разбирая санскрит и латынь,
О властителях вольных и диких.
Он, скитаясь, бродил по обломкам святынь,
По руинам империй великих.

Меж времен и племен он искал без конца
Вариант идеального строя.
Но нигде не нашел для себя образца
И не встретил покоя, покоя.

И теперь в захолустье, в трущобе, в дыре,
Отыскав подходящее место,
Совершенно один, на пустом пустыре,
Он возводит свое королевство.

Терпеливо, ценою большого труда,
Он рисует проекты и карты.
Он один воздвигает свои города
И свои водружает штандарты.

И, шагая под знаменем скорбной любви,
Он навек упраздняет погоны.
Как январь, белоснежны его корабли,
И прекрасны законы, законы.

И, хотя он не скрыт от порочной среды
И от мрака жестоких наследий,
Если грянет беда, то причиной беды
Будет только коварство соседей.

Он один, беззащитен, высок, умудрен.
Мастерит, укрепляет и лепит.
А потом отрешенно восходит на трон...
И в душе его трепет.

КОВЧЕГ НЕУТОМИМЫЙ
М. Щербаков

Надежды прочь, сомнения долой,
Забыты и досада и бравада.
Граница между небом и водой
Уже неразличима — и не надо!

По-прежнему свободный свой разбег
Сверяя с параллелью голубою,
Плывет неутомимый наш ковчег,
Волнуемый лишь смертью и любовью.

Проблемы вечной — бысть или не бысть —
Решенья мы не знаем и не скажем,
Зато ни жажда славы, ни корысть
Уже не овладеют экипажем.

И если мы несемся через льды,
Не чувствуя ни холода, ни боли,
То это всё ни для какой нужды,
А только ради смерти и любови.

Воистину ничем не дорожа
За этим легкомысленным занятьем,
Мы верим, что не будет платежа,
Но если он и будет — мы заплатим.

Чего бояться нам — тюрьмы, тоски,
Ущерба очагу, вреда здоровью?
Но это всё такие пустяки
В сравнении со смертью и любовью.

М. Щербаков

Не кричи, глашатай, не труби сбора. Погоди, недолго терпеть.
Нет, еще не завтра, но уже скоро, Риму предстоит умереть.
Радуйся, торговец, закупай мыло — мыло скоро будет в цене...
Скоро будет все иначе, чем было, а меня убьют на войне...

Не зевай, историк, сочиняй книгу, наблюдай вращенье земли.
Каждому столетью, году, дню, мигу, — сколько надлежит, удели.
Ветер подымается, звезда меркнет. Цезарь спит и стонет во сне.
Завтра будет ясно, кто кого свергнет, — а меня убьют на войне...

Смейся, Левконоя, наливай вина. Знать, что будет, ты не вольна.
Можешь мне поверить, по всему видно, что тебя не тронет война.
Знать, что будет завтра, — много ль в том толку? Думай о сегодняшнем дне.
Я ж, хотя и знаю, но скажу только, что меня убьют на войне.

М. Щербаков

Мой гордый дух под звездным кровом,
Стерпя всю силу чар твоих,
Не устоит пред добрым словом,
Но ты не знаешь слов таких.

Они одни владеют мною.
Им внемлю больше, чем себе.
Едва заслышав их порою,
Я забываю о судьбе.

И верю я, что боль остынет,
Замрет в пучине вечных вод,
Волной грядущего нахлынет,
Мосты минувшего зальет.

И тяжкий вздох забытой грусти
Томить не станет больше грудь,
Сожмет порою, но отпустит,
Отпустит же когда-нибудь...

Пойду, как шел, слагая слоги,
Пускай кругом туман и мгла,
Но светлый луч в конце дороги
Коснется моего чела.

И люди там, под солнцем новым,
За все, что сделаю для них,
Меня помянут добрым словом.
А ты не знаешь слов таких.

ПРОЩАЛЬНАЯ
М.Щербаков

В конце концов — всему свой час.
Когда-нибудь, пусть не теперь,
Но через тридцать-сорок зим,
Настанет время и для нас —
Когда на трон воссядет зверь,
И смерть воссядет рядом с ним,
И он начнет творить разбой,
И станет воздух голубым
От нашей крови голубой.

Мы удалимся в царство льдов,
В страну снегов незнамо чьих,
И никаких потом следов,
Ориентиров никаких.

Но наша кровь, кипя в ручьях,
Придет в моря теченьем рек
И отразится в небесах,
Пусть не теперь, но через век.

Всему свой срок. Бессмертья нет.
И этот серый небосвод
Когда-нибудь изменит цвет
На голубой, и час придет.

И попрощаться в этот час,
Когда б ни пробил он, поверь,
Не будет времени у нас,
Мы попрощаемся теперь.

С любовью к нам от нас самих
Пошлем приветы на века,
Не расставаясь ни на миг
До тех до самых пор, пока

Неоспоримый, как приказ,
Закат шепнет "Je t'aime", затем
Пройдет и он. Всему свой час.
Прощайте все. Спасибо всем.

ВИШНЕВОЕ ВАРЕНЬЕ
М. Щербаков

Теперь на пристани толпа и гомонит и рукоплещет.
Из дальних стран пришел корабль — его весь город ожидал.
Горит восторгом каждый лик, и каждый взор восторгом блещет,
Гремит салют, вздыхает трап, матросы сходят на причал.

Сиянье славы их слепит, их будоражит звон регалий,
У них давно уже готов ошеломляющий рассказ, —
Как не щадили живота и свято честь оберегали,
И все прошли и превзошли и осознали лучше нас.

Ты знаешь, я не утерплю, я побегу полюбоваться,
Я ненадолго пропаду, я попаду на торжество.
Ну сколько можно день и ночь с тобою рядом оставаться
И любоваться день и ночь тобой — и больше ничего?!

Ведь мы от моря в двух шагах, и шум толпы так ясно слышен.
Я различаю рокот волн, я внемлю пушечной пальбе...
А ты смеешься надо мной, ты ешь варение из вишен,
И мне не веришь ни на грош, и я не верю сам себе.

Вот так идет за годом год, кругом царит столпотворенье.
И век за веком растворен в круговороте суеты.
А ты ужасно занята — ты ешь вишневое варенье,
И на земле его никто не ест красивее, чем ты.

Изгиб божественной руки — всегда один, и вечно новый,
И в ложке ягодка блестит недонесенная до рта.
Не кровь, не слезы, не вино — всего лишь только сок вишневый,
Но не уйду я от тебя — и никуда, и никогда!

М. Щербаков

Во славу Греции твоей и всех морей вокруг
Десятикрылый наш корабль мы назовем "Арго".
Покинем здешние снега и поплывем на юг.
Я буду править кораблем. Ты будешь петь, Марго.

По дивным песенкам твоим, которым сто веков,
По древним картам тех земель, где что ни шаг, то миф,
Я наконец-то изучу язык твоих богов,
Его хрустальные слова и золотой мотив.

Вода, в которой, как тростник, архипелаг пророс,
Блаженством нас не одарит, но не казнит зато.
Она без крови горяча и солона без слез.
Ей не помеха наша жизнь. Ей наша смерть — ничто.

ДОРОГА
М. Щербаков

Далеко до срока, до края далеко,
Налево — дорога, направо — дорога.
Чего ж ты хлопочешь, страдаешь, рыдаешь?
Иди куда хочешь и делай как знаешь.

Налево — посевы, направо — дубрава.
Иди себе влево, ступай себе вправо.
Смотри, куда люди, и двигай туда же.
Всевышний рассудит. А я пойду дальше.

А я пойду прямо, ни влево, ни вправо.
Налево — все яма, направо — канава.
Кати в свою яму, лети к своей Даше
Крути свою драму, а я пойду дальше.

А дальше все ветры, обвалы, откосы,
И снова ответы, и снова вопросы, —
О боли и страсти, о тьме и о свете,
О горе и счастье, о жизни и смерти.

А слева и справа, в канаве и яме —
И деньги, и слава, и счастье горстями.
Полы пахнут краской, а потолки мелом,
И песня, и сказка, и женщина в белом.

Тебе меня жалко. Так мне еще жальше.
Но, шатко и валко, а я пойду дальше.
И зависть не гложет, и нет во мне злости,
Я даже, быть может, зайду к тебе в гости.

Зайду не за делом, и мы поскучаем,
И женщина в белом одарит нас чаем.
Мы трубки раскурим, отведаем снеди,
И всласть потолкуем о жизни и смерти.

А утром, чуть выйдешь, чуть выглянешь даже,
В тумане увидишь, как я иду дальше,
Походкою твердой шагаю по хляби,
И весь такой гордый, и весь такой в шляпе.

А дальше все ветры, обвалы, откосы,
Все глуше ответы, все выше вопросы,
Все тьмою обьято... Но, Господи Боже,
Ведь если не я — то кто же, то кто же?..

М. Щербаков

Века плывут, подобно китам, в своей среде молчаливой.
Их ровный путь уныл, как и мой. Но мой — имеет предел.
Волна идет за мной по пятам, дымясь и прядая гривой:
Ей дух недобрый, бес водяной смутить меня повелел.

Мне страх неведом, но такова волны холодная злоба —
Томит и давит, мыслью одной чертя узор по челу:
Избегнет ли моя голова ее огромного зоба?
И если да — какою ценой? А если нет — почему?

Устанет ждать невеста меня, но траура не наденет;
Сосед-богач повадится к ней, она не будет горда.
И к марту их помолвит родня, а после Пасхи поженит.
И тем черней над жизнью моей волна сомкнется тогда...

Недобрый дух! Изыди из мглы! Явись, как есть, предо мною!
Хочу, пока не скрылась луна, узнать, каков ты на вид.
Взгляну ль — и стану горстью золы? Иль вовсе глаз не открою?
Понравлюсь ли тебе, Сатана? Иль Бог меня сохранит?

ВЕЧНОЕ СЛОВО
М. Щербаков

Из руин и забвенья, из пепла и крови,
Законам любым вопреки,
Возникает лицо, появляются брови,
Из тьмы проступают зрачки.

И не нужно движений, достаточно взгляда,
Как все начинается вновь:
Из бессонного бреда, из слез и разлада
На свет происходит любовь.

О, как страстно бунтует и мечется глухо
Невнятная гордость моя!
Но когда настает вожделение духа,
Не волен противиться я.

И, напротив, когда вдохновение плоти
Волнует и застит глаза, —
Я нисколько не против, не только не против,
Напротив, я полностью за!

Спотыкается разум, не в силах расчислить
Конца и начала узнать.
И все чаще бывает, что страшно помыслить,
Хотя и возможно понять.

И все чаще выходит, что смерть наготове,
А тайна Земли заперта.
И опять остается спасение в слове,
А прочее все — суета.

Полагаюсь на слово, на вечное Слово,
И кроме него — ничего.
Обращаюсь к нему, как к началу земного
Всего и иного всего.

Возвращаюсь, качаясь, как судно к причалу,
К высокому Слову Творца.
И чем более я подвигаюсь к Началу,
Тем далее мне до конца.

КИБИТКА
М. Щербаков

Все скрылось, отошло, и больше не начнется.
Роман и есть роман, в нем все как надлежит.
Кибитка вдаль бежит, пыль вьется, сердце бьется,
Дыхание твое дрожит, дрожит, дрожит.

И проку нет врагам обшаривать дорогу,
Им нас не отыскать средь тьмы и тишины.
Ведь мы теперь видны, должно быть, только Богу.
А, может, и ему — видны, да не нужны.

А где-то позади за далью и за пылью
Остался край чудес. Там человек решил,
Что он рожден затем, чтоб сказку сделать былью.
Так человек решил. Да, видно, поспешил.

И сказку выбрал он с печальною развязкой
И призрачное зло в реальность обратил.
Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой,
Да слишком много дел, и слишком мало сил.

А мы все мчимся вдаль, печаль превозмогая,
Как будто ничего еще не решено,
Как будто жизнь прожив, и все-таки не зная,
Что истина, что нет, что свято, что грешно.

И бесконечен путь, и далека расплата.
Уходит прочь недуг, приходит забытье.
И для меня теперь так истинно, так свято
Чуть слышное в ночи дыхание твое.

ТРУБАЧ
М. Щербаков

— Ах, ну почему наши дела так унылы?
Как вольно дышать мы бы с тобою могли!
Но где-то опять некие грозные силы
Бьют по небесам из артиллерий Земли.

— Да, может и так, но торопиться не надо.
Что ни говори, неба не ранишь мечом.
Как ни голосит, как ни ревет канонада,
Тут сколько ни бей — все небесам нипочем.

— Ах, я бы не клял этот удел окаянный,
Но ты посмотри, как выезжает на плац
Он, наш командир, наш генерал безымянный,
Ах, этот палач, этот подлец и паяц!

— Брось! Он ни хулы, ни похвалы не достоин.
Да, он на коне, только не стоит спешить.
Он не Бонапарт, он даже вовсе не воин,
Он лишь человек, что же он волен решить?

— Но вот и опять слез наших ветер не вытер.
Мы побеждены, мой одинокий трубач!
Ты ж невозмутим, ты горделив как Юпитер.
Что тешит тебя в этом дыму неудач?

— Но здесь никакой я неудачи не вижу.
Будь хоть трубачом, хоть Бонапартом зовись.
Я ни от чего, ни от кого не завишу.
Встань, делай как я, ни от кого не завись!

И, что бы ни плел, где бы ни вёл воевода, —
Жди, сколько воды, сколько беды утечет...
Знай, всё победят — только лишь честь и свобода.
Да, только они, все остальное — не в счет.

М. Щербаков

Ты возьми, геометр, из казны из моей сколько нужно,
инвентарь собери, хоть купцом нарядись, хоть пиратом,
и ступай, как велю, сквозь кордон. Почему? Потому что
ты всего геометр, ну а я как-никак император.

И пускай на земле на моей артишок не родится,
и пускай от межи до межи — все ромашки да тундра.
За кордоном земля вообще ни на что не годится.
Я хочу, чтоб сюда проложили дорогу оттуда.

Ни колес грузовых не страшась, ни толпы многоногой,
наотрез отвратясь от любой посторонней потребы,
целый век я бы мог без помех наблюдать за дорогой.
День за днем, как ни в чем, все сидел бы себе и смотрел бы.

И пускай надо мной сам Орфей запоет в ре миноре,
я и лбом повести поленюсь, позабыв про манеры.
И пускай в честь меня назовут океан или море,
я и рта не поморщу сказать, что польщен выше меры.

Лишь бы гравий хрустел под пятой крепыша-иммигранта
и оковы его сундука под звездой золотились,
лишь бы, эхом вразлет от холмов расходясь семикратно,
ныл рожок путевой... и повозки катились, катились...

М. Щербаков

Под знаменем Фортуны, до боли, до дрожи,
Настраивал я струны, прости меня, Боже!
И пел в восторге диком о счастье великом.
А счастье было сладко, но редко и кратко.

Отцвел мой дальний берег давно и напрасно.
Звезда моих Америк взошла и погасла.
Поднявшись из долины почти до вершины,
Я двинулся обратно, зачем — непонятно.

Капризные арены мой дар погубили,
Корыстные царевны мой жар потушили.
Одна на свете дама, и та — моя мама,
Меня любила просто, ни за что, ни про что.

Смычок пришел в негодность, струна истрепалась,
Моя былая гордость до дна исчерпалась,
Людей просить не смею, царей не имею,
Тебя просить негоже, и все же, о Боже!

Познав любовь-измену от края до края,
Всему нашел я цену, цена небольшая.
Не дай мне, Боже, боле ни дрожи, ни боли.
Взамен всего такого — ты дай мне покоя.

Пускай дымятся где-то и степи, и горы.
Куда в мои-то лета мне эти просторы!
Пускай в иные страны текут океаны.
Зачем, зачем, Владыко, мне столько воды-то!

Ручей, очаг и ложе — не больше, о Боже.
Избавь мой слабый гений от всяких учений.
Не нужно мне Сорбонны — ты дай мне свободы!
И я, презрев лавины, дойду до вершины.

До горнего утеса, до высшего класса,
До главного вопроса, до смертного часа,
Когда в одеждах белых сквозь первые вьюги
На мой отцветший берег слетят твои слуги.

ЗДРАВСТВУЙ
А. Якушева

Здравствуй! Это главное — ты здравствуй.
Главное — ты будь, хоть как-нибудь.
Будь ежесекундно, ежечасно,
Ежедневно, неизменно будь!

Будь глазами кораблям упрямым,
Рельсами — упрямым поездам,
Будь геологу искомым камнем,
Мною будь, когда со мной беда.

Будь, прошу тебя, в простом и сложном,
Будь, прошу тебя, и в этом суть.
Будь, прошу тебя, покуда сможешь,
А когда не сможешь — тоже будь!

Крыльями, взметнувшимися в небо,
Пением посадочных полос...
Будь, прошу тебя, повсюду, где бы
Быть тебе сегодня ни пришлось.

Здравствуй, лучший день твой, лучший вечер,
Лучший слог в разгоряченном лбу.
— Здравствуй! — говорю тебе при встрече,
А теперь при встрече крикну: будь!

Будь, прошу тебя, в простом и сложном,
Будь, прошу тебя, — и в этом суть!
Будь, прошу тебя, покуда сможешь,
А когда не сможешь — тоже будь.

А. Якушева — Ю. Визбор

Да обойдут тебя лавины
В непредугаданный твой час!
Снега со льдом наполовину
Лежат как будто про запас,
По чью-то душу, чью-то душу...
Но, я клянусь, не по твою!
Тебя и горе не задушит,
Тебя и годы не убьют.

Ты напиши мне, напиши мне,
Не поленись и напиши:
Какие новые вершины
Тебе видны среди вершин,
И что поделывают зори,
Твой синий путь переходя,
И как Домбай стоит в дозоре,
Подставив грудь косым дождям.

А мне все чудится ночами
Тепло от твоего плеча,
Вот, четырьмя крестясь лучами,
Горит в ночи твоя свеча.
Дожди пролистывают даты,
Но видно мне и сквозь дожди —
Стоишь ты, грузный, бородатый,
И говоришь: "Не осуди"!

Вот пустяки, какое дело!
И осужу — не осужу.
Мне лишь бы знать, что снегом белым
Еще покрыта Софруджу.
Мне лишь бы знать, что смерть не скоро
И что прожитого не жаль,
Что есть еще на свете горы,
Куда так просто убежать.

-----------------------------------------------------

АЛЬПИНИСТ
На мотив: "Кавалергарда век недолог..."

У альпиниста век недолог, и потому так сладок он.
Откинут серебрянки полог и скальных крючьев слышен звон.
Рюкзак нальется как чугунный, такой под силу только мне.
Не обещайте деве юной Белалакаю по стене.

Домбай-Ульген стоит стеною, и взор туманится слегка.
Крюки, забитые тобою, я достаю без молотка...
Как благосклонна к нам Фортуна в небесной этой вышине!
Не доверяйте деве юной своей страховки на стене.

Булинь не детская забава, а ты вязать его взялась.
А ну-ка, брысь отсюда, баба, покуда кровь не пролилась!
Булинь развяжется бесшумно, и крик раздастся в тишине...
Не позволяйте деве юной крепить перила на стене.

* * *
На мотив: "Там вдали, за рекой..."

Ваш хваленый Кавказ — не обитель чудес,
А бульвар, где пижоны гуляют.
То ли дело — маршрутов нехоженый лес
В неприступную высь Гималаев.

Здесь куда ни пойди — всюду дикий простор,
Между пиков зияют провалы,
Горы встали стеной, ничего кроме гор,
Ледники да суровые скалы.

Это вам не в турклубе скатавши маршрут,
Маркированной тропкой пройтиться:
Ты бы знал, что твой труп никогда не найдут,
Если вздумаешь ты оступиться.

Хватит вам получать за разрядом разряд
В тривиальных кавказских походах!
Вот сюда бы водить за отрядом отряд,
С стопроцентным смертельным исходом.

В Гималаях везде только дикий простор,
Всюду стены, вершины, провалы,
Только горы кругом, ничего кроме гор,
Ледники да суровые скалы.

ГОЛУБАЯ НОЧЬ

В трюмах — кораллы и жемчуг,
Старый пиратский бриг.
Судно ведет с похмелья
Сам капитан-старик.

Ночь голубая — тайна, тайна.
Сколько на небе звезд!
Сколько в начале мая, мая
Пролито горьких слез.

Тонет пиратское судно,
Некому им помочь.
А на востоке тает
Та голубая ночь.

Море, отдай мне сына,
Море, верни мне дочь!
Им никогда не увидеть
Ту голубую ночь...

Ночь голубая — тайна, тайна.
Сколько на небе звезд!
Сколько в начале мая, мая
Пролито горьких слез.

* * *

Они стояли на корабле у борта,
Она — миледи, а он матрос простой.
Она в шелках, на нем — бушлат потертый.
Он перед ней стоял с протянутой рукой.

А море грозное ревело и стонало,
О камни с грохотом дробя за валом вал,
Как будто море чьей-то жертвы ожидало.
Большой корабль качался и стонал.

Он говорил: туда взгляните, леди,
Где над волною гордо реет альбатрос.
Моя любовь нас приведет к победе,
Хоть знатны вы, а я — простой матрос.

А море грозное ревело и стонало,
О скалы с грохотом дробя за валом вал,
Как будто море чьей-то жертвы ожидало.
Стальной корабль кренился и стонал.

Но на призыв влюбленного матроса
Надменным "Нет!" её ответил взор.
Душа взметнулась словно крылья альбатроса,
И бросил леди он в бушующий простор.

А море грозное ревело и стонало,
О скалы с грохотом дробя за валом вал,
Как будто море этой жертвы ожидало.
Стальной корабль кренился и стонал.

НАТАШКА

Наташка, Наташка, ей-богу не вру,
Ты словно ромашка стоишь на ветру.
Давно я заметил: с весны до весны
Все ветры на свете в тебя влюблены.

Разлука нахлынет холодной волной,
Всегда твое имя горит надо мной.
Дорог не измеришь, по снегу, по льду,
Но, веришь — не веришь, к тебе я приду.

Наташка, Наташка, чужая жена,
Налей мне, Наташка, стаканчик вина.
Мне будет приятно, но только прости —
Пора мне обратно, пора мне идти.

Душа нараспашку, всё — ерунда!
Наташка-ромашка, прощай навсегда.
Несут меня ноги дорогой другой,
А ты на пороге махни мне рукой.

Дороги, рассветы, косой горизонт,
Последнее лето промчалось грозой.
Ох, тяжко мне, тяжко — ей-богу не вру.
Ну что ж ты, Наташка, стоишь на ветру?

ТАГАНКА

Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, казенный дом...
Быть может, старая тюрьма центральная
Меня, мальчишечку, по новой ждет.

Таганка —
Все ночи, полные огня.
Таганка,
Зачем сгубила ты меня?
Таганка,
Я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант
В твоих стенах.

Я знаю, милая, больше не встретимся,
Дороги разные нам суждены.
Опять по пятницам пойдут свидания
И слезы горькие моей родни.

Таганка —
Все ночи, полные огня.
Таганка,
Зачем сгубила ты меня?
Таганка,
Я твой навеки арестант,
Погибли сила и талант
В твоих стенах.

КОЛЫМА

Я помню тот Ванинский порт,
Гудок парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.

От качки страдали зэ-ка,
Обнявшись, как рОдные братья,
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.

Не песня, а яростный крик
Из каждой груди вырывался:
"Прощай навсегда, материк!"
Хрипел пароход, надрывался.

Над морем спускался туман,
Ревела пучина морская,
Вставал впереди Магадан,
Столица колымского края.

Семьсот километров тайга.
Качаются люди как тени.
Машины не ходят туда —
Бредут, спотыкаясь, олени.

Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудом планеты!
Сойдешь поневоле с ума —
Отсюда возврата уж нету.

Я знаю, меня ты не ждешь,
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь — не узнаешь.